Катерина Андреевна опять покраснѣла.
— Ну, что-жь, это болѣзнь не смертельная. Онъ богатъ, красивъ и ему нетрудно добиться взаимности. Эта болѣзнь излѣчивается бракомъ.
— Увы, для него это лѣкарство невозможно.
— Почему?
— Его красавица замужемъ.
Черемисовъ отпилъ глотокъ воды, проглотилъ кусочекъ льда, прошелся по гостинной, стараясь твердо ступать по ковровымъ дорожкамъ, и остановился передъ Катериной Андреевной. Храбрый въ аттакѣ, не знающій страха нигдѣ и не передъ кѣмъ, побѣдитель и на полѣ брани, и на зеленомъ полѣ карточнаго стола или билліарда и передъ батареей бутылокъ, смѣлый ухаживатель, одинаково увѣренный въ себѣ и въ гостинной, и въ дѣвичьей, лихой гусаръ положительно робѣлъ теперь. Давши слово пріятелю, онъ считалъ священнымъ долгомъ своимъ исполнить это слово, да и не раскаивался въ немъ, но онъ не зналъ, какъ приступить къ исполненію плана. Выѣзжая изъ Москвы для отчаяннаго предпріятія своего, онъ обдумалъ все и рѣшилъ исполнить его очень просто: схватить Катерину Андреевну, вынести, закутать въ приготовленный салопъ, посадить въ сани и умчать, когда переодѣтый деньщикомъ Скворчикъ дастъ знать, что дворня напоена. Это казалось Черемисову очень легкимъ, простымъ, удобоисполнимымъ, и онъ больше по привычкѣ, чѣмъ „для храбрости“ выпилъ у Скосырева бутылку рома. Сто съ небольшимъ верстъ, которыя отдѣляли имѣніе Коровайцева отъ Москвы, были сдѣланы въ девять часовъ, съ одною кормежкой на половинѣ дорогѣ, но на послѣднемъ постояломъ дворѣ Черемисовъ приказалъ остановиться и выпилъ стакановъ пять такъ называемаго „гусарскаго пунша“, который состоялъ изъ крѣпчайшаго рома съ небольшимъ количествомъ кипятку, а затѣмъ запилъ это, уже сидя въ саняхъ, прямо голымъ ромомъ безъ мѣры, изъ фляжки. Онъ хотѣлъ довести себя до состоянія полнаго охмѣлѣнія, въ которомъ легко было исполнить что угодно, въ которомъ Черемисовъ находилъ „море по колѣно“, но когда онъ увидалъ Катерину Андреевну, когда она, изящная, нѣжная, гостепріимная и радушная, встрѣтила его съ пріемами свѣтской женщины, онъ положительно растерялся и не находилъ возможнымъ поступить такъ, какъ обдумалъ. Хмѣль соскочилъ съ него, какъ послѣ хорошаго холоднаго душа. Онъ завелъ разговоръ о Скосыревѣ съ умысломъ узнать мнѣніе о немъ Катерины Андреевны, но и разговоръ у него не клеился.
— Да-съ, его красавица замужемъ, — повторилъ онъ.
— Въ такомъ случаѣ, ему остается призвать на помощь благоразуміе и постараться забыть ее, — отвѣтила Катерина Андреевна.
— Не можетъ! — воскликнулъ Черемисовъ. — Ужь онъ заливалъ свое горе виномъ, заливалъ, а оно, горе это проклятое, все сильнѣй да сильнѣй!