Чудной красоты молодая дѣвушка, одѣтая со вкусомъ и по модѣ, входила въ залу, неся подносикъ съ бутылкой сладкой малаги. Стройная брюнетка съ темно-синими глазами, гибкая, граціозная, съ цѣлою массой темныхъ волосъ, красиво причесанныхъ на античной головкѣ, съ нѣжнымъ румянцемъ на щекахъ, не смуглыхъ, какъ у большинства брюнетокъ, а бѣлыхъ, какъ фарфоръ, дѣвушка эта была поразительно хороша въ своемъ нарядномъ туалетѣ изъ свѣтло-синяго шелка съ кружевами и лентами, сшитаго, очевидно, лучшей портнихой. Узкая юбка, съ оборками изъ черныхъ кружевъ, облегала ея круглый станъ, высокую талію стягивалъ кушакъ изъ широкой пестрой ленты, пышныя рукава изъ темно-синяго бархата поддерживались на плечахъ бантами изъ лентъ, на груди, выступающей изъ-подъ глубокаго вырѣза лифа, сверкалъ алмазный медальонъ на ниткѣ крупнаго жемчуга; жемчужныя же серьги низко спускались отъ красиваго розоваго ушка чуть не до самыхъ плечъ.
Черемисовъ ахнулъ, что называется, и совсѣмъ растерялся. Онъ никогда не ожидалъ встрѣтить въ купеческомъ домѣ такую красавицу. Были, конечно, красавицы и въ тогдашнихъ купеческихъ домахъ, но тогда очень еще немногія изъ купеческихъ женъ и дочерей одѣвались со вкусомъ и по модѣ, тяготѣя еще къ тяжелымъ штофнымъ юбкамъ, къ стеганымъ душегрейкамъ и шелковымъ шугаямъ на ватѣ, а голову покрывая платочками въ дѣвицахъ и шелковыми косыночками-головками — послѣ замужества. По модѣ, „по-господски“, одѣвались очень немногія, и это считалось новшествомъ, не всегда одобряемымъ. Вошедшая въ залу дѣвушка была совершенная „барышня“ и не только по костюму, но и по манерамъ, по умѣнью держать себя.
Черемисовъ щелкнулъ каблуками, пожалѣвъ въ эту минуту своихъ шпоръ съ „малиновымъ звономъ“, — поклонился и отрекомондовался, закрутивъ усъ.
Дѣвушка поклонилась ему тоже, поставила подносъ на столъ и безъ жеманства, безъ ужимокъ, которыя тогда были въ большой модѣ среди купечества, предложила гостю откушать сладкаго вина.
— Благодарю васъ, — поклонился Черемисовъ. — Я съ кѣмъ же имѣю удовольствіе говорить? Вы, вѣроятно, родственница Ивана Анемподистовича?
— Я его невѣста, — отвѣтила дѣвушка.
— Невѣста?
— Да.
— Вы... вы та крѣпостная дѣвушка, которую выкупилъ Иванъ Анемподистовичъ у Скосырева!
— Да.
Дѣвушка слегка покраснѣла и потупилась, едва сдерживая улыбку, польщенная тѣмъ, что произвела такое впечатлѣніе на помѣщика, видавшаго, конечно, виды.
Черемисовъ забралъ черный усъ свой въ руку и закусилъ его, понявъ все. Да, онъ понялъ все. Онъ понялъ, что Скосыреву, зная его любовь къ хорошенькимъ женщинамъ, показали другую дѣвушку, показали не настоящую Надю, обманули, а онъ, конечно, настоящую не зналъ, не видалъ никогда, этимъ и воспользовался хитрый Шушеринъ, хорошо закупленный купцомъ. Ту „поддѣльную“ Надю Черемисовъ видѣлъ, когда ее приводили къ Скосыреву въ день попойки. Куда же той равняться съ этой! О, Павелъ Борисовичъ эту не отпустилъ бы, нѣтъ, хоть давай за нее горы золота. Не даромъ купецъ съ Шушеринымъ прибѣгли къ обману и подлогу, хорошо они, стало быть, знали и вкусы Павла Борисовича, и цѣну этой красавицы. Вотъ у него, у Черемисова, скверныя теперь дѣла, гроша нѣтъ за душой, долговъ по горло, а будь эта красавица его крѣпостная, такъ онъ и за двадцать тысячъ не продалъ бы ее!..