— Что съ тобою, Маша? — спросила Надя.— Ты поблѣднѣла, дрожишь... Маша, не угорѣла-ли ты, милая, въ кухнѣ?
— Нѣтъ, она не угорѣла, — отвѣтилъ за дѣвушку Черемисовъ. — Она узнала меня, какъ узналъ ее я, но... но только я знаю ее за крѣпостную Павла Борисовича Скосырева, Надю, которую выкупилъ на волю купецъ Латухинъ. Ее приводили къ помѣщику Скосыреву въ то время, когда я былъ у него.
Надя поблѣднѣла, какъ полотно, и безсильно опустила руки.
— Не бойтесь! — подошелъ къ ней Черемисовъ. — Я васъ не выдамъ. Я сразу понялъ, въ чемъ тутъ дѣло, лишь только вы назвались мнѣ невѣстой Ивана Анемподистовича. Не бойтесь!
— Вы... вы знакомый Скосырева? — чуть слышно спросила Надя.
— Я его другъ, у него и познакомился съ вашимъ женихомъ. Не разсказывалъ ли вамъ вашъ женихъ о гусарскомъ офицерѣ, который способствовалъ тому, чтобъ васъ отпустили на волю?
— Да, да, говорилъ. Офицеръ привезъ Павлу Борисовичу какую то радостную вѣсть, и Павелъ Борисовичъ немедленно приказалъ выдать мнѣ вольную.
— Офицеръ этотъ былъ я, — сказалъ Черемисовъ.
Надя съ мольбой протянула къ нему руки.
— Такъ не выдавайте же меня, не погубите! Боже мой, я ничего не знала, я вышла къ вамъ, какъ къ постороннему, намъ сказали, что пріѣхалъ какой то помѣщикъ изъ уѣзда.
— Не бойтесь, — повторилъ Черемисовъ. — Вы почему же медлите свадьбой и не вѣнчаетесь? Обвѣнчанную васъ не отнимутъ, а вѣдь теперь можно еще.
— Да. Иванъ Анемподистовичъ отложилъ свадьбу до „красной горки“ потому, что у него умеръ родной дядя, и до масляницы не выйдетъ еще шести недѣль послѣ смерти дяди этого.
Черемисовъ налилъ рюмку водки и залпомъ выпилъ ее.
— До „красной горки“ вы свободны, — проговорилъ онъ и прошелся по комнатѣ. — До „красной горки“, то есть мѣсяца два еще. Ахъ, Надя, Надя, какая у меня мысль мельнукнула сейчасъ въ головѣ?
— Какая? — встрепенувшись, спросила Надя. Ей подумалось, что этотъ хорошо выпивающій баринъ, подъѣхавшій на извощичьихъ лошадяхъ, не прочь взять денегъ за свое молчаніе.
— Какая вамъ мысль пришла въ голову? — повторила она. — Можетъ, вамъ деньги нужны?
Черемисовъ нахмурился
— Вы глупости говорите! — рѣзко отвѣтилъ онъ. — Гусаръ Черемисовъ за деньги не покупается и не продается. Я вотъ пріѣхалъ къ вашему жениху денегъ занять подъ вексель, онъ даже обѣщалъ мнѣ, но я теперь, послѣ того, что узналъ тутъ, и не стану просить и не возьму... Не это пришло мнѣ въ голову, совсѣмъ не это.
— А что же?
— А вотъ что: если я сейчасъ поѣду къ Скосыреву и разскажу ему про обманъ, про подлогъ, то вольную вашу уничтожатъ, и я, оказавшій услугу Скосыреву, могу сказать: „Павелъ Борисовичъ, ты далъ мнѣ честное слово дворянина сдѣлать для меня все, чтобы я ни попросилъ, такъ отдай мнѣ твою крѣпостную Надю!“ И онъ отдалъ бы, и вы были бы моею, вы, которая такъ поразила меня своей красотой!..