Около трех часов, в это время у "вольняшек" кончается ленч, или дэжэнэр, явился уже знакомый мне инспектор, увел Давидов и почти мгновенно возвратил. Давидов улыбалась.
- Мой приятель комиссар обедал с нашим комиссаром. Сейчас нам принесут сэндвичи и пиво. Зарегистрируют наши показания и показания бригады бандитов. Бандиты прибудут в четыре. Все утро они, оказывается, отсыпались... Комиссар должен надавить на них, чтобы они сняли обвинения против нас. Я видела свой "фольксваген". Он стоит во дворе. Нам всем очень повезло, вы знаете... В "фольксвагене" две пулевые дыры. Кстати говоря, в задней части автомобиля. Там, где сидел ты, Эдуард...
Давидов продолжала выдачу информации, я же подумал, что если я действительно выйду отсюда через несколько часов, то в ближайшие несколько лет с головы моей не упадет и волос. Мне можно будет преспокойненько расхаживать вблизи всяческих опасностей. Пролетевшие прошлой ночью мимо пули дали мне достаточно долгий и прочный иммунитет от посягательств мадам Судьбы на мою жизнь.
Усталая женщина русского происхождения, в глупой меховой шапке, призналась и мне, и комиссару, что она никогда не слышала о писателе Лимонове. Я скромно сказал, что в декабре вышел мой первый роман, но что она еще услышит обо мне. Комиссар подкатил к себе стол с грубой пишущей машиной и почему-то сам, двумя пальцами, стал выстукивать мои показания, переводимые женщиной в меховой шапке.
- Много ли вы выпили за обедом? - спросил он меня в самом начале.
Я сказал, что лично я, да, выпил много.
- А Эммануэль Давидов? - спросил комиссар.
- Сколько выпила Эммануэль Давидов, мсье комиссар, я не знаю. - сказал я. - Она не моя подружка, я за ней не следил.
Комиссар курил житан за житаном, женщина в меховой шапке курила длинные сигареты, и постепенно предметы в комнате сделались труднорассмотримыми. Я думал о том, что уже где-то видел и комнату, и крепкие руки комиссара с большей, чем это необходимо, силой ударяющие по клавишам. И дама в шапке, с присущим всем дамам этого типа ужасно приличным выражением лица и такими же приличными, старомодными, благонадежными манерами, была мне знакома. Комиссар гнул свою нехитрую линию, пытаясь на всякий случай (все равно ведь полицейское товарищество уже аннулировало наше нехитрое и обыденное преступление) отделить меня от Эммануэль Давидов и Эжена. Только профессиональной привычкой возможно было объяснить в данном случае его бесцельные замечания о том, что Давидов - безответственная, не думающая о своих пассажирах водительница.