— Рановато давление поднялось, товарищ старший лейтенант, — неодобрительно высказался по его внешнему виду заботливый доктор. — Что с вами будет, если еще с месячишко женщину не увидите?
— Вам шуточки, а мне шею намылят, — ребром ладони провел по горлу старлей. — Папута повесил боевой листок с сообщением о конце света. Завтра наступит, какой ужас! Ему, видите ли, об этом передал по воздуху сам проповедник, — негодовал внештатный корабельный «психолог».
Воцарилась понимающая тишина. Некоторые офицеры посмотрели на портрет адмирала Ушакова, единственного святого из моряков, и торопливо перекрестились. К странностям корабельного химика давно привыкли, но в море, знали, следует быть предупредительным и незлым.
Корабль продолжал следовать к острову Матуа с таинственным, не совсем понятным для экипажа заданием. Между тем осталось незамеченным прибытие на борт корабля еще двоих моряков, там, на топливном улисском пирсе: флагманского специалиста штаба флота по ракетно-артиллерийской части капитана второго ранга Гуревича и отпускника-контрактника, двадцатитрехлетнего Андрея Смирнова, который запрыгнул на «подножку» корабля в самый последний момент, прямо с уссурийского поезда.
В родном поселке горно-обогатительного комбината жизнь показалась намного хуже корабельной, потому и не дотянул до окончания отдыха. Все там походило на военный гарнизон. Завод не останавливался ни днем, ни ночью. График жизни родителей однообразен: семь рабочих часов, домашний сон, очередная смена. И перспектива одинакова для всех там проживающих — в сорок пять пенсия, отдых с бутылкой водки и ранняя смерть. Да еще вечный страх потерять работу, который хуже смерти.
А во рту привкус железа, напоминающий о правильном решении — порвать с той красно-болезненной жизнью. Красной — от выделяемого производством тоннами в течение года серного ангидрида, газа, от которого в городском саду в день его приезда буквально за одну ночь побелели красные розы. Люди искали защиты и не находили, потому и шли в церковь в надежде на Спасителя. Лично ему надоели постоянные причитания пятидесятилетней сестры его матери, тетки Оли, о черной магии и о бессилии человека перед злом. Вот Андрей как-то и предложил ей выговориться, спросив:
— А любовь может уничтожить черная магия?
— Перестань, какая любовь! — замахала руками тетка в сильном испуге. — От любви до ненависти — один шаг. Сегодня любишь, а сделал поперек тебя, и уже ненавидишь человека, которого вчера любил. Казалось, что любил, а сколько предательства! Только подушка да родная мать ближе всех. В любовь я не верю! А вообще, кому какая стезя начертана свыше. Не знает человек своего пути жизненного. — Бледное ее лицо вдруг порозовело, глубокие морщинки вокруг глаз разгладились. — Может, я эту любовь через себя не пропустила, потому так и говорю. Только Господь поможет, а не любовь!