Даешь, дядя, копоти, ловко меня под знаменатель подвел.
Говорят, один в поле не воин. Я один. Решетки на окне, за дверью часовой.
— Показательно, мой юноша, что война идет необъявленная. Ее не объявляли, и ей конца не видно, как ни напрягай мысленный взор.
Всему есть название. Клонит он меня на свою сторону. Вербовка — вот как это называется. Бит я и ломан. Но и терт, «финлянку» и Мудьюг прошел.
— Дядя, ведь получите вы скоро по шапке! Скакала лягу ха, скакала — хвост потеряла!
Петр Леонидович пожал плечами:
— А что это меняет? Ничего. Да, что я хотел тебя спросить? — он прищелкнул пальцами. — Ты родственник Григорию Достовалову?
— Соседи мы. По нашему посаду сплошь Достоваловы: Кирьян, Никандр по прозвищу «Пыж», Банька-Колесо…
— Ты предупредил о провокаторе в отряде Достовалова?
Голова раскалывается. Кончай, дядя, ни фига не добьешься.
— Ну, я. Я.
Стены каменные, лоб разбей — не прошибешь. На окне решетка, за дверью часовой.
— Опрометчивый поступок, — посочувствовал Петр Леонидович. — Не хотелось бы тебя огорчать, но и тех, кого я ценю, держать в неведении не в моих правилах. Твое письмо перехвачено, как ты понимаешь, наверное.
С ним был портфель. В портфеле бумага. Казенная бумага с печатями.
«Военно-окружной суд, — прыгали строчки у меня перед глазами, — в законном составе слушал дело… Приговорил —
К РАССТРЕЛУ».
— Смышленый малый, ты справишься. Получишь документ об освобождении из плена. Несовершеннолетний, кто к тебе придерется? Попадает крупная рыба, мелочь ускользает из сетей! Пойдешь в отряд Достовалова и выдашь провокатора. Ты понял?
Понял, чего там. «Приговор окончательный и обжалованию не подлежит»…
— Вот так: провокатора разоблачишь ты. Полагаю, это честная, обоюдовыгодная сделка. Мы уйдем. Совсем уйдем. Скоро. Но уйдем, чтобы остаться. Улавливаешь мою мысль?
Душно чего-то. Потолок давит каменный, ворот рубахи тесен. Все я усвоил: «Приговор окончательный». Пол подо мною колеблется. Как палуба. Как окоп в бомбежку, когда собой мы прикрывали деревеньки серые, и лёт паутины по стерне, поля и пожни.
На окне решетка, за дверями часовой. Один я, а один в поле не воин.
Ладно, все путем, Федька, все ладом. Чего уж, двум смертям не бывать, одной не миновать.
— … Ты ни в чем не будешь ограничен! Жизнь, свобода. Деньги… Много денег! И все твое!
— У нас, дяденька, в Раменье козел жил. Дурашливый, пакостник. Так к колу его привязывали. Он и взлетывает на веревке, трясет бородой: чудится дурню, что он на воле.
— Верни приговор.
Бери, не жалко. Тебе бы такой в руках подержать.
Я видел, как красный карандаш вывел: «Приговор приведен в исполнение».