Возможно, штаб интервентов в Раменье не располагал тогда свободными силами. На фронте красные наступают — до нескольких ли тут деревенек? Возможно, не хотели сразу обострять отношения с местным населением. Словом, на Глухую Ельму махнули рукой. В самом деле, что они решали, эти малолюдные, погрязшие в бездорожье три-четыре деревеньки? В волости же сделали вид, будто ничего не случилось. Ельма… Чего другого от нее ждать, кроме бунта? Ужо посидят без соли и спичек, сами на поклон придут, тогда-то свернем им бодливый рог!
Слухом земля полнится. В Ельму, как на островок спасения, потянулись беженцы, недовольные новыми порядками жители окрестных селений.
Отец, как ни скуп был, раскошелился и выделил для Ельмы часть трофеев из разгромленного обоза. Отряд ельмских партизан быстро вырос, и кто к кому примкнул — мы к ельмчанам или ельмчане к нам? Численно и после пополнения, присланного через фронт из Вологды, у моего отца людей было меньше. Много меньше, чем солдат-фронтовиков в Ельме, поголовно считавших себя красными.
О налете на обоз и взрыве склада отец, конечно, помалкивал, про винтовки сказал, что доставлено с Двины, а поскольку «Раменье Ельме не указ», отцу было заявлено: вот тебе, Григорий Иванович, пустая изба, хошь, так заводи Совет, за оружие — спасибо, а мы сами себе командиры. Мы на тебя еще посмотрим, чего ты можешь! Век свой Раменье перед Ельмой заносилось… Будя!
— И я посмотрю, чего вы можете, — ответил отец.
В пустовавшей избе он хотел открыть школу:
— Война не война, с Совета забота детей учить грамоте не снята.
Из затеи ничего путного не вышло. Викентий Пудиевич неделю и позанимался ли с ребятишками? Что за ученье без букварей и книг, без чернил и мела! Потребуешь чего, надо сходку собирать. Время уходит на уговоры мужиков, тогда как в школе ни единого целого стекла в окнах, крыша дырявая, ученики простужаются, и дров ни полена.
Ельма! Жители ее вековечные полесовщики, привыкли пням молиться и держаться особняком, всяк на своей, завещанной от дедов-прадедов охотничьей тропе, всяк от соседа на особицу. На медведей ходят и то в одиночку, больше тайком: ну если кто проведает и твоего медведя раньше переймет?
Окружали Ельму, брали в кольцо темные топкие леса. Они удалялись с рассветом, когда наплывали из болот студеные туманы. Они приближались ночью: луна светила, топотали в хлеву овцы, петух разражался хриплым одиночным «кукареку-у!», а лес шумел… Чудилось, он шумел у крыльца, теменью своей затеняя окна, и делалось невесть почему тревожно, тяжелые предчувствия гнали сон.