– Эх, если бы не Соловей, политик, я бы тебе давно красной змейкой горло украсил! – ответил он. – Кстати, вот Толик Тульский говорит, что Находкин его тоже обшарил. Так ли, Толик?
– Так, – подтвердил тот, поскольку уже некуда было отступать.
– Тогда нарушим закон в честь политика. Будешь драться один на один с мужиком? – спросил Конопатый.
Толик кивнул.
– Толик! – крикнул я. – Ты же знаешь, что этот парень – не крыса!
Но Толик и Находкин уже заходили в умывальную. Я знал, чем это кончится. Толик был блатным, и как и куда нужно бить, он знал с детства. Находкина через десять минут унесли полутрупом. Через три дня его списали из больницы. Он подошел ко мне, харкая кровью.
– Я понимаю тебя, политик. Тебе каждую минуту стараются новое дело пришить, а мне нет. И все было по лагерному закону… Но как же так! Ты же никогда не жил по коммунистическим законам, как же ты смирился с законом блатных! Я не знаю, что ты мог сделать, но смириться ты с этим не должен был… Впрочем, если окажусь тебе полезным, я всегда к твоим услугам. Хотя и не считаю, что есть люди выше сортом, а есть ниже. Не думаю, что надо лелеять лидера нации, движения или культуры – за счет других. Каждая жизнь равноценна…
В моей кромешной лагерной жизни не было дня страшнее… Впрочем, вместо мучительного «ты отсюда никогда не выйдешь», стало стучать в висках страшное – «я больше никогда от себя не отступлюсь, делайте что хотите».
Вечером я зашел в барак к Лехе Соловью.
– Леха, почему ты не пришел на эти разборы? – спросил я. – Плохо мы поступили с этим пацаном, с Находкиным. На нем же за меня и за мою дружбу с тобой отыгрались…
– Политик, – сказал Соловей, глядя в стену, – ты же знаешь, я не могу нарушать закона блатных ради мужика. Я могу их ставить на место только, когда знаю, что закон на моей стороне… Скажи спасибо, что тебя не убили. В этот день Арзамасский и Гешка были в изоляторе, я остался на зоне один и мог спасти только тебя. Но ничего, не волнуйся, придет время – обо всем поговорим с ними…
* * *
Полученные мною с воли книги произвели неожиданное впечатление. Блатным очень понравился Шекспир. Гамлет, правда, не совсем. «Тоже он, все на придурка косил, на шизика! – говорили блатные. – Быть или не быть! Надо было сразу мочить короля, а то ходил, ходил, вот и доигрался! Не сумел толком за папаню постоять».
Но вот Отелло очень понравился. Блатные переживали: «Что же это, из-за бабы с собой покончил! Такой человек, генерал! Во какую подлянку ему подстроили с платком этим! Хуже всяких ментов Яго выдумал!» – «Баб вообще убивать постыдно». – сказал я. – «Как так? Ты что, политик, а ежели изменяет?» – «Ежели изменяет, тогда тем более. Поскольку, ежели ты за это бабу убил, ты только себя унизил. Показал, что для тебя это самое – ну постельные игры, – важнее всего». – «Ну, а мужика, с которым баба твоя переспит? С мужиком что делать?» – «Да знаете, ребята, ничего не делать. Ежели его изуродовать, то получается, что ты его выше себя ставишь и потерпеть такого не можешь. А коли себя выше его считаешь, то пускай баба к нему и убирается, ей же хуже». – «Странно это ты рассудил, – недоумевали блатные, – вроде бы очень складно. А у нас в Сибири, даже не среди блатных, если баба куда на сторону сходила, так непременно положено каждый день бить, по крайней мере. Это ты по какому закону такие правила вычитал?» – «По закону собственного достоинства», – ответил я.