– А если не захотят? – спросил я.
– Да, конечно, особым желанием не горят, – отметил Леха и, потянувшись, глянул в окно.
«Какой месяц сейчас? – машинально пытался сообразить я. – Не то сентябрь, не то октябрь, а вон уже хоть и какая-то убогая, а все же метель кружит над нами». В мелкой сетке липкого снега метров за десять от нас качалась и кружилась сторожевая вышка, и охранник, топтавшийся на ней, безнадежно пытался вывести мотив какой-то идиотской песни: «С чего начинается Родина…»
– Да, снежок пуржит, – усмехнулся Соловей, – скоро зима – и на лыжи…
Мы дружно расхохотались, вспомнив, как нас посадили в карцер за то, что на пятачке перед бараком мы гоняли сшитый из тряпочек мяч.
– Слушай, Соловей, я к тебе обращаюсь как к бывшему «президенту блатной республики». На ваши разборы, на сходки эти с финками приходят или мнениями обменяться?
– С финками вообще-то не положено.
Соловей не то чтобы верил в незыблемость блатных законов, но просто сам, никогда не держа за душой заранее продуманной подлости, и в других людях старался подлости этой не предполагать.
В барак Соловья вошел Гешка Безымянов. Молча взял у Лехи кружку чифира, сделал несколько глотков и сказал:
– Ну что, кажется, пора. Пошли.
Мы вышли на то место лагерной зоны, которое шутя называли «бульваром», – узкую полосу между бараками и колючей проволокой. Конопатый и его компания уже ждали нас. Их было восемь.
– А этот антифашистик что здесь делает? – спросил Конопатый. – Ему на наших встречах не место. Нашли мне тоже авторитет!
Леха даже не глянул в сторону Конопатого.
– Так вот, – сказал он, обращаясь к Наждаку, – завтра в присутствии этого самого антифашиста ты принесешь свои извинения Витьке Савичеву за все ваши над ним издевательства.
– Соловей! – сказал Конопатый. – Это уж сверх всякой меры. И ты ответишь за это сейчас же!
– Ну начинайте, – усмехнулся Соловей, – только не приведи вам Господь политика тронуть!
Все как-то на минуту застыли в оцепенении, только дымились в стиснутых зубах закуренные папиросы. Неожиданно нагрянул патруль СВП. Курили мы в неположенном месте. Конопатого они заметили первым и велели идти с ними в штаб, чтобы зафиксировать нарушение режима. Конопатый чуть задержался, и что-то с легким шуршанием упало в снег. Все мы шли медленно сзади, успев спрятать папиросы, делая вид, что просто так прогуливаемся. Леха резко наклонился и поднял из снега две финки и литой кастет. Все замерли. Соловей повернулся к одному из дружков Конопатого, бакинскому вору:
– Забери, вашему главшпану это еще пригодится. А то ведь и правильно сделал – могли в штабе на шмоне отнять.