– Слушай, Коля, подожди, есть идея! – сказал я и побежал в Лехин туберкулезный барак. Среди соседей по нарам бывшего короля был один человек весьма значительный, лет за восемьдесят, тоже туберкулезник и верный исламист. Он, сколько можно было судить, всю жизнь ходил через границу и таскал травку. По-русски он понимал еле-еле.
– Мухамет, – сказал я ему, – Соловей тебя спасал!
– Добрый человек – Соловей, – закивал Мухамет.
– Ну так вот, ты знаешь, что я – его друг. Достань травки, да побольше, потом рассчитаемся.
– Нет у меня травки, – качал головой Мухамет.
– Есть, – сказал я твердо. – Человека надо выручать, я не для себя. Человека убьют или педерастом заделают, понимаешь, педерастом. Миску проткнут, никто даже руки ему не подаст, спать под нарами будет. Да и на свободу если выйдет, потащится за ним дурная слава. Сделай добро, Мухамет! А я тебе за добро добром отплачу.
Мухамет, покачиваясь на своих стариковских ногах, куда-то вышел и принес из тайника кулек.
– Ну что, Коля, пойдет масть? – спросил я у Никонова, ждавшего меня на улице.
– Думаю, что пойдет, – взвесив на руке мешочек, серьезно объявил тот.
Блатные обычно собирались в четвертом бараке, на время их встреч даже активисты старались исчезнуть в курилку.
– А, сам политик пожаловать изволил! – усмехнулся Конопатый.
– Ты же вроде в гости приглашал, или я ослышался? – осведомился я.
– Да нет, что ты, садись, садись, закуривай.
– Что же, так табак и тянете? А травки не хотите пригубить?
Я достал свой сверток, и все забили по косяку.
– Может, в картишки сыграем? – спросил Конопатый.
– Сыграем. Только игра скучная. На час подписываюсь и с правом замены.
Никонов сидел в стороне, спокойно покуривая дурманящую травку.
– На представку играешь? В долг? – осведомился Конопатый.
– Зачем же меня чернить. Денег куча, почти миллионер, – отрезал я и вытащил смятый червонец, который я занял у Коли.
– Солидно ты заходишь, – удивился Конопатый. Началась игра. Я думал только об одном – надо продержаться час. Я знал, что на кон поставлена человеческая жизнь, и знал, что карты крапленые. Я видел, как мухлевал Конопатый, но только усмехался. Мне чудовищно везло. Никогда в жизни мне так не везло. Сверх червонца, с которого я зашел, я отыграл у Конопатого еще один.
– Час прошел, – заметил я.
– У тебя что, часы на руках? – угрюмо спросил Конопатый.
– Часы на вахте, там срок отмечают, как мой, так и твой.
Надо было отыграть еще 40 рублей, но я знал, что могу не выдержать, зарваться.
– Хорошо ты зашел, политик, дай я за тебя сяду играть, если компания позволит, – как бы невзначай проронил Никонов.