Когда Эдмон закончил чтение этого двояко-двусмысленного документа, бывший кавалергард с минуту сидел, как пришибленный. Он раскрывал рот, как бы намереваясь что-то сказать, но закрыл его, не издав никакого звука. Гайде, видимо, стало жаль его, и она ушла под предлогом дел, небрежно простившись с «героем».
Первым заговорил Эдмон:
— Мне этот документ показался свидетельствующим в вашу пользу, господин Жорж-Шарль Дантес… Он продолжает представляться мне таким и сейчас. Опираясь на него, я могу рассматривать вас, пусть даже и условно, как моего родича и юридически обоснованно включить вас в мое завещание. Но вот досада — два чувства порождает это убийственное письмо, месье Жорж-Шарль: чувство смеха и чувство жалости… Вы заметили, что я не смеялся, читая вам этот документ. Это значит, что мне было вас жаль… Да, именно так! Мне вас жаль, молодой человек, носящий одинаковое имя со мной — как бы не ухищрялись вы его «облагородить», «обаронить». Жажда славы, карьеры, богатства могла толкнуть вас даже и на худшие дела — сделать из вас атамана какой-нибудь шайки шулеров или фальшивомонетчиков, или пройдох-самозванцев со лжетитулами… Это не произошло, но даже четверти ваших горе-подвигов, начиная с неблаговидного альянса с Геккереном…
Жорж-Шарль сделал слабое движение, которое обозначало протест. Похожий жест сделал и Эдмон:
— Не отпирайтесь, не оспаривайте!
Видя, что собеседник еще что-то хочет сказать, Эдмон строго остановил его взглядом и жестом:
— Извольте слушать, что сейчас буду говорить я. Повторяю, вы, Жорж-Шарль Дантес, сейчас в полной моей власти… Стоит мне дать заказ в газеты Европы — и конец! Сто тысяч гульденов будет достаточно, чтобы превратить вас в бродягу-каторжника, или того еще хуже в полного парию-отщепенца… Половины этого будет достаточно, чтобы похоронить вас с плитой и памятником… И даже с надписью «Достойному потомку Каина».
Жорж-Шарль корчился как поджариваемый на адской сковородке.
— Но мне вас жаль… — медленно, как бы вбивая гвозди, повторил Эдмон. — Не столь давно вы продались не очень дорого голландскому дельцу де Геккерену. Сейчас я предлагаю вам гораздо дороже продаться мне…
Удивление, промелькнувшее на лице Жоржа-Шарля, было неописуемо. Он широко открыл рот, как рыба, делающая свой последний вздох.
— Я, носящий гордое и незапятнанное имя Дантесов — смелых и честных мореходов, намерен отмыть позорные пятна, которые вы, тоже Дантес, насаждали на это имя. Я вправе это сделать и обязан это сделать! Мои условия таковы, слушайте: вы будете все время, пока я жив, получать от меня по пятьдесят тысяч гульденов, то есть по сто тысяч франков ежегодно для того, чтобы вести искупительно-скромный, солидно-честный образ жизни, не участвуя ни в политической, ни в общественной суете, не делая ни одного шага, не произнося ни единого слова, не заводя ни одного знакомства без моего разрешения… По истечении двадцати лет, если моя смерть не наступит ранее этого срока — вы получите пять миллионов гульденов, назначенных вам по завещанию, даже если я буду продолжать жить. Если же Всевышнему угодно будет позвать меня раньше — вы, понятно, станете обладателем этого состояния соответственно раньше.