Он прочел несколько строф по-немецки и затем во французском переводе и, пожалуй, тут же пожалел об этом. Впечатление, произведенное и самой вещью, и его выразительным, не карикатурно-высмеивающим чтением было настолько велико, что даже Эдмон приоткрыл рот, а Гайде в одном месте даже смахнула выступившую слезинку.
Месье Жан, впрочем, сам спохватился, что вызвав эффект, обратный тому, какого хотел, и возобновил высмеивание бонапартизма.
— Не столь давно, в дни перевозки праха Наполеона из этой воспетой Зейдлицем могилы во Францию, в Париж, в великолепное, специально построенное здание, Один из его племянников, некий Луи-Наполеон Бонапарт, сын падчерицы Наполеона Гортензии и одного из его братьев, сделал попытку государственного переворота… Эта авантюра стоила жизни еще нескольким французским солдатам, но последыш Наполеона был пощажен. Он отделался пожизненным заключением в военной тюрьме. Там и жил там припеваючи около шести лет, даже не считая нужным бежать, накапливая себе ореол мученика и героя… Снисходительность к нему властей была столь велика, что он имел там апартаменты из четырех комнат, своего врача, камердинера, секретаря и метрессу-англичанку! И все-таки, в конце концов он сбежал!
Гайде спросила:
— Было ли это попустительством местных тюремных властей или же это было санкционировано Луи-Филиппом?
Месье Жан усмехнулся, пожал плечами:
— «Филиппары» испытывали дрожь, трепет перед именем Наполеона, это бесспорно! Они платили повышенный пенсион его «почетным легионерам», наносили визиты его бывшим министрам, маршалам и герцогам. Родной племянник Наполеона не мог быть приравнен к рядовым каторжникам, его охраняла грозная и огромная по размерам тень его великого дядюшки…
— Вы все-таки признаете, значит, Наполеона великим, месье Жан? — еще задала вопрос Гайде.
Месье Жан усмехнулся:
— Почти все страшнейшие бичи человечества почему-то завоевали в истории прозвище «великих»: Кир Великий — персидский, Александр Великий — греческий, Помпей Великий — в Риме, Карл Великий — во Франции, Фридрих Великий, превративший Германию в казарму…
— Но вы все же опять увернулись от моего вопроса! — со смехом, но настойчиво напомнила Гайде. — Считаете ли вы лично, месье Жан, великим этого финикийца, сумевшего стать императором Франции и покорить воображение первейших поэтов мира — пусть официально история и отказала ему в этом эпитете Великий.
Месье Жан тоже рассмеялся:
— Я могу взять на себя приятную задачу познакомить вас, господа, с выдающимся поэтом современной Франции — Виктором Гюго… Правда, я не числюсь среди его приятелей, но быть посредником в его знакомстве с вами вряд ли представит трудность, и тогда вы оба получите интереснейшую возможность видеть перед собой в одном лице и почитателя Наполеона и ярого ненавистника бонапартистов!