Эдмон, не поднимаясь со стула, оглянулся, однако, так, чтобы говорившему можно было полностью увидеть его и узнать. Правда, и в усах и на висках у Эдмона сильно уже прибавилось красивой серебряной седины, кроме того, он уже отпустил за эти семь лет и небольшую бородку. Но кое-что в этом же роде прибавилось и у «барона Баверваарда», однако, Эдмон узнал его без особого труда.
— А у вас, как я вижу, все еще не прошла потребность в чьей-то чужой крови, Жорж-Шарль Дантес, — медленно, словно вбивая гвозди, произнес Эдмон. — Как видно, вам не пошли на пользу ни мои предостережения, ни мои наставления.
Услышав это, господин в цилиндре остолбенел. Лицо его побагровело. Он зашатался, взмахнул руками, как бы желая, за что-то схватиться…
Вскрикнул, скорее простонал:
— Вы… вы… опять…
И на удивление всем, и своим коллегам-спутникам, и месье Жану, и даже Гайде он, как укушенный или ужаленный, как потерявший рассудок, отталкивая все ему мешавшее: и стулья, и людей, и даже столики, бросился к выходу.
Месье Жан с предельным недоумением спросил Эдмона:
— Что произошло? Что такое вы сказали ему, граф, столь его ошеломившее, опрокинувшее? Вы не дали мне как следует, по-настоящему поговорить с этим человеком, с этим надменным и даже наглым последышем Бонапарта…
Один из двоих оставшихся, хотя и поменьше ростом, чем бежавший «барон», не менее надменно выпятил грудь и сказал:
— Если бы я имел право с вами драться, я заставил бы вас полностью ответить за все ваши дерзости по адресу великого Наполеона и его теперешних последователей.
— Что же мешает вам в этом, сударь? — спросил вместо месье Жана Эдмон.
— То, что и я принадлежу к роду Бонапартов! — последовал высокомерный ответ.
И круто повернувшись на каблуках, лишь ростом схожий с Наполеоном, этот сородич Бонапартов с острой, модной козлиной бородкой и каким-то отчужденно маниакальным взглядом удалился.
Глава V
УКОРИЗНА ПРЕТЕНДЕНТА
Вечером этого же дня возле небольшого особняка на рю-Гренелль, снятого новоизбранным депутатом Национального собрания Луи Бонапартом, было заметное скопление карет и фиакров. Предстояло очередное совещание парижских бонапартистов, посвященное предстоящей срочной и важной кампании по выборам президента французской республики. Выборы были назначены на 10 декабря, до них оставалось немногим больше двух месяцев…
10 декабря 1848 года!
Съезжались виднейшие бонапартисты столицы, наполеоновские герцоги, принцы, бароны, маршалы и генералы, правда с осторожностью, выработанной многими годами Реставрации и Орлеанизма, — в каретах с задернутыми шторками, в фиакрах с поднятым верхом. Верхом. Выходили и шли в подъезд особняка, привычно оглядываясь, не следит ли агент в длинном черном пальто откуда-нибудь из-за угла или из-за толстого ствола каштана?