Гектора захлестнуло ощущение горького счастья.
Королева просила, когда могла бы и приказать. Они оба были бойцами на одном ратном поле, на равных правах. Больше, чем всё, о чём Гектор мог мечтать.
— Не медли больше, — сказала королева, поцеловала младенца и протянула Гектору, как могла бы протянуть собственное вырванное сердце. — Уходи.
Гектор обнял ребенка, ощутив сквозь ткань плаща живое тепло, и вышел, не в силах оглянуться на темную фигурку, лежащую на полированном камне в золотом неземном свете…
* * *
Свита принца Бриана появилась в храме спустя четверть часа.
Сам Бриан, молодой статный красавец с роскошной вороной гривой, рассыпавшейся по плечам, в алом бархате, вышитом гербами королевского дома Святой Земли — Сердца Мира и Святой Розы — оглядывался по сторонам, щурясь и раздувая ноздри, как волк на ловле. Храм был темен и пуст. Заря догорала; от окон протянулись полосы бледного света, бессильные рассеять густой сумрак. Все храмовые наставники по личному приказу Варфоломея, духовника Бриана, служили благодарственный молебен не в этом храме, а в дворцовой часовне — так кто же мог отпереть эти двери?!
Она, она! Она, набожная курица, бегала по древнему подземному ходу сюда молиться по ночам, в сопровождении хорошенькой Саломеи, двуличной змейки, прекрасной в постели, и пса-Гектора, цепного волкодава ее муженька, милого братца. Она бегала сюда, чуть что — она снова прибежала сюда, надо было давно понять.
Надеется, что ее защитит древняя картина на штукатурке.
Повинуясь жесту Бриана, его люди принялись зажигать свечи. Хольм вдруг вскрикнул и выронил факел:
— Ваше высочество, в святой воде — кровь!
К нему бросились остальные. Лица сделались мертвенно-белыми в одну секунду. Бриан усмехнулся.
— И это, по-вашему, что-то вроде знамения? Трусы, дурачье! Осветите все углы, мы на правильном пути.
Он не ошибся. Обшаривая храм, его люди вскоре наткнулись на женщину, забившуюся в тесную нишу рядом с изваянием Божьего вестника. Бриан подошел взглянуть на нее.
Первая красавица трех королевств… Прическа развалилась, из нее выбиваются космы, торчат шпильки. Лицо, как у чахоточной побирушки, от драгоценного туалета остались грязные окровавленные тряпки, корсаж висит на ней мешком… это почему бы?!
Кровь хлынула к лицу Бриана. Он обозначил улыбку, блеснув острой белизной зубов:
— Как опрометчиво было подвергать опасности вашу бесценную жизнь, дорогая сестра. Ваша свита сбилась с ног, все вне себя от тревоги. Что вы делаете здесь, любезная моя Амалия?
Подняла глаза — всепонимающие, как у недобитого оленя.