Он возвышается над нами, уперев руки в бока и сердито хмуря брови.
Возможно, я здесь не только из-за Дженны. Может быть, я здесь из-за Верджила.
Я встаю, пытаюсь оградить себя от цунами негативных эмоций, которые он излучает.
— Вероятно, если вы отбросите предубеждения, то найдете что-то неожиданное.
— Благодарю, Ганди, но я бы предпочел иметь дело с неопровержимыми фактами, а не с шаманским бормотанием мумбо-юмбо.
— Благодаря этому шаманскому бормотанию мумбо-юмбо я получила три премии «Эмми», — пытаюсь я его уколоть. — А вам не кажется, что все люди немного экстрасенсы? Разве с вами никогда не бывало, что вспомнишь давнего друга, которого не видел целую вечность, а тут он звонит? Ни с того ни с сего?
— Нет, — лаконично отвечает Верджил.
— Разумеется. У вас же нет друзей. А когда вы едете в машине с навигатором и думаете: «Здесь нужно повернуть налево», и навигатор тут же подсказывает вам, что поворачивать надо налево?
Он смеется.
— Выходит, быть экстрасенсом означает просчитывать вероятность? Пятьдесят на пятьдесят, что окажешься прав.
— Вы никогда не слышали внутренний голос? У вас никогда не холодело в животе? Интуиция не пробуждалась?
Верджил усмехается.
— Хотите знать, что сейчас шепчет мне интуиция?
Я поднимаю вверх руки.
— Сдаюсь. Не знаю, — обращаюсь я к Дженне, — почему идея, что я именно тот человек, который…
— Узнаю´ это место. — Верджил начинает целенаправленно пробираться через заросли камыша, мы с Дженной за ним. — Там раньше росло большое дерево, но посмотрите, как его расщепило ударом молнии. А вот там пруд, — машет он рукой.
Пытается сориентироваться, несколько раз поворачивается, а потом шагает еще метров сто на север. Далее он начинает двигаться кругами, которые становятся все шире, аккуратно ступая, пока земля не проседает у него под ногой. Ликующий Верджил наклоняется и раздвигает опавшие ветки и рыхлый мох, под которым обнаруживается глубокая яма.
— Вот здесь мы нашли тело.
— Которое затоптал слон, — многозначительно добавляет Дженна.
Я отступаю назад, не желая оказаться посреди разыгрывающейся драмы, и тут что-то, наполовину увязшее в зарослях мха, который перевернул Верджил, меня слепит. Я наклоняюсь и вытаскиваю цепочку. Застежка не повреждена, болтается крошечный кулон — камешек, отполированный до зеркального блеска.
Еще один знак. «Я слышу вас», — думаю я, обращаясь к тому, кто находится по ту сторону этой стены молчания, и опускаю цепочку себе на ладонь.
— Взгляните. Может, это принадлежит потерпевшей?
Дженна бледнеет.
— Это мамина цепочка. И она никогда, никогда ее не снимала.