— Чандос, я… я…
— Что там еще стряслось. Кошачьи Глазки? Она опять посмотрела на него и выпалила:
— Мне нечего надеть.
— Нечего?
— Нечего. Я… положила в саквояж мокрые вещи и… забыла их оттуда вытащить и просушить.
— С просушкой придется подождать до вечера. А твои брюки тоже мокрые?
Он подошел к ней и заглянул в саквояж.
— Нет, сухие. Я убрала их в седельную сумку.
— Ну что ж, тогда надевай их.
— Но я думала…
— Ничего не поделаешь. Погоди, я дам тебе одну из своих рубашек.
Удивительно, но Чандос, казалось, совсем не рассердился. Через секунду он бросил ей кремовую рубашку из мягчайшей оленьей кожи. Вся беда заключалась в том, что рубашка была не на пуговицах, а на шнуровке, а у Кортни не было сухой сорочки, чтобы надеть под нее.
— Не хмурься, Кошачьи Глазки, все равно ничего другого нет: все остальные мои вещи надо стирать.
— Да нет, ничего… Я с удовольствием постираю тебе.
— Нет, — резко бросил Чандос. — Это делаю я сам.
Вот теперь он рассердился. О Боже! Вытащив из сумки брюки, Кортни пошла в кусты. Что за ужасный человек! Она только хотела помочь, а он так вскинулся, словно она в жены ему набивалась.
Через пять минут Кортни вышла на поляну. Лицо ее пылало от злости на Чандоса и от смущения за свой костюм. Рубашка Чандоса оказалась ей слишком длинна — намного ниже бедер, и она не могла заправить ее в брюки. А треугольный вырез на шнуровке, который ему доходил только до середины груди, у нее достигал пупка. Но хуже всего были шнурки из грубой сыромятной кожи. Она никак не могла затянуть их туго. Кортни старалась изо всех сил, но так и не справилась с этим.
Кортни поворачивалась спиной к Чандосу, а подойдя к костру за кофе, прикрыла грудь шляпой. Только раз она взглянула на него, и этот взгляд предупреждал: «Только посмей что-нибудь сказать!» Но Чандос не только молчал, но и вообще не смотрел на нее.
Чтобы справиться со смущением, Кортни начала подыскивать безопасную тему для разговора, и тут взгляд ее упал на чужую кобылу, которая паслась вместе с их тремя лошадьми.
— Не слишком ли ты сурово обошелся с этим Траском, заставив его возвращаться в Канзас пешком?
Эти слова вызвали непредвиденную реакцию. Чандос уставился на нее голубыми, холодными как лед глазами, и Кортни сочувствовала, что он на грани бешенства.
— Ты не знаешь, в чем он виноват, леди. Как же ты можешь судить о том, чего он заслуживает?
— А ты точно знаешь, что он виноват?
— Да.
— В чем?
— В изнасилованиях и в зверских убийствах мужчин, женщин и детей.
— Боже мой! — Кортни побледнела. — Если ты знал все это, почему же сразу не убил его?