Костя присел на подоконник, закурил, а Бахолдин остался стоять, чуть-чуть покачиваясь на носках, напоминая этим, что ему некогда.
— Насчет «четверки», Костя, порадовать ничем не могу, — сказал он. — Наверняка сидят на вынужденной.
— А связь?
— Может, стукнулись, повредили рацию. Всякое бывает… Не тебе объяснять.
— Это верно. Ну, а Верховье что-нибудь сообщило?
— Почти ничего. Радист уловил кусок фразы: речь шла о Варнацкой пади. Но ничего конкретного — были большие помехи. По-моему, не стоит беспокоиться, все будет о’кэй.
— О’кэй… — проворчал Костя, со злостью сбрасывая пепел с сигареты. — Я уверен — дело там дрянь. Ты же видишь, какая погода.
— Там Белкин. А это марка, — сказал Бахолдин.
— Вот потому я и говорю. Никакая непогода не заставит Белкина сесть на вынужденную. И если он пропал, значит, причина серьезная.
— Брось, брось, Самойлов! — отмахнулся Бахолдин. Он поглядывал на Костю иронически, поскрипывал новыми сапогами, всем видом своим словно бы говоря: знаем, в чем дело.
И от этого откровенного намека Костя сразу растерял всю воинственность, хотя ощущение правоты своей оставалось. Костя неловко сполз с подоконника, сказал, пряча глаза:
— Трепач ты, Валька. Демагог.
— Не Валька, а Валерка, — посмеиваясь, сказал Бахолдин.
— Все равно.
— Допустим, что все равно — это неважно. Ты вот лучше ответь мне, как старому товарищу, на один вопрос. Хотя можешь и не отвечать.
— Ну, ну…
— Тебя не смущают эти разговоры в гарнизоне: ну, насчет тебя и… Зои Николаевны. Уже два года судачат.
Костя вздрогнул, медленно побагровел.
— А ты кто мне, поп, что ли?
— Не хами. Можешь не отвечать.
— Это никого не касается.
— Как сказать. Я вот считаю, что меня касается. Ведь я тоже старый товарищ Белкина, если ты помнишь.
— Ну и что?
— Ничего. Но явиться с его женой сюда, да еще в такое время. Ну, знаешь! У меня бы, например, не хватило смелости.
— Ты ему товарищ, притом старый. А я и Зойка — его друзья. Улавливаешь разницу?
— Разницу… разницу… — сказал Бахолдин, растягивая слова. Пристально и насмешливо посмотрел на Костю, махнул рукой, пошел к двери. Но остановился у порога: — Слушай, Самойлов, не хочу с тобой ссориться. Но все-таки скажу, не могу не сказать. Тем более это не мои слова, а древняя мудрость: избави бог меня от друзей, а от врагов я и сам избавлюсь…