Она, вместо того чтобы зардеться, как полагалось немолодой, но глубоко закомплексованной девице, отпрянула. Впрочем, тут же взяла себя в руки и, указав на стул, велела:
— Садитесь и рассказывайте, что здесь творится.
— Боюсь, это не вашего ума дело…
— Повторяетесь.
Евдокия обошла его по широкой дуге, разглядывая пристально. И насмешки не скрывала…
— Пан Себастьян, — весьма любезным тоном произнесла она, остановившись у двери, — мне кажется, вы меня недопоняли…
— Опять за револьвер возьметесь? Девушка, учитесь использовать другие аргументы.
— Благодарю за совет. Всенепременно. — Задрав подол, Евдокия оружие спрятала.
Ножки у нее оказались аккуратные…
— Пан Себастьян, нам с вами револьвер ни к чему. — Она распрямилась и юбку оправила. — Все просто. Вы, может, и собираетесь молчать… скажем, из интересов государственных… а вот у меня такого желания нету… у меня есть желание иное…
Вот же…
Девица усмехнулась и, отбросив за спину толстенную, соломенного цвета косу, продолжила:
— Я, может, в крепком душевном волнении пребываю… как же, одна из конкурсанток — мужчина… представляете, что скажут остальные?!
— Вы не посмеете.
— Отчего же? Посмею. Я ведь не просто так здесь присутствую… наблюдаю… и просто-таки обязана делиться наблюдениями с общественностью. А уж в какой восторг эта общественность придет, узнав о том, что Себастьян Вевельский обманом проник на конкурс красоты… да вы до конца жизни не отмоетесь.
— А вам и радостно?
Она пожала плечами.
Радостно.
Вот стерва! И главное, не пытается этой радости скрыть. А ведь женщинам Себастьян нравился, особенно таким вот, вышедшим из девичьего возраста, но еще не вошедшим в годы, которые стыдливо именовались «элегантными».
— Я вас посажу, — с очаровательной улыбкой пообещал Себастьян и, не выдержав, поскребся.
— Посадите… наверное… если у вас получится. — Евдокия не собиралась отступать. — Ведь, если разобраться, я лишь пытаюсь защитить невинных девушек, оказавшихся в ситуации столь… двусмысленной.
Она и пальцами щелкнула, и от звука этого — тихого, но отчего-то резкого — Себастьян вздрогнул, припомнив самый первый день.
— Или вы собираетесь поступить, как подобает человеку благородному? — Евдокия встала у окна, скрестив руки на груди.
Грудь была пышной, а руки — белыми.
— Это как же?
Себастьян, не пытаясь раздражения скрыть — пыльца еще действовала, мешая вернуть контроль над телом, — потянул за поясок. В платье было тесно, неудобно, и вид идиотский.
— Жениться, — это страшное слово Евдокия произнесла с улыбочкой, более на оскал похожей.
— На вас, что ли?