Тимофеев Кириллл Петрович, почтенный седовласый господин с тяжелым немигающим взглядом, олигарх в первом и последнем своем поколении, дожидался меня на заснеженной аллее. Казалось бы, с одной стороны, неприлично не пускать человека в дом, однако, взглянув на деревья, покрытые тонкой корочкой расписного льда, переливающиеся всеми цветами радуги, я на мгновение застыл как вкопанный.
— У вас потрясающий сад, — сказал я вместо приветствия.
— Да, мои гаврики потрудились на славу, — добродушно хрюкнул Кирилл Петрович и протянул мне широкую волосатую руку. Я несколько смущенно пожал.
Не каждый день в мои клиенты набиваются олигархи вроде Тимофеева.
А он не такой уж сильный, как казалось на первый взгляд. Рукопожатие было вялым.
— Гадаете, зачем я вас звал? — глядя куда-то в сторону, спросил Кирилл Петрович.
«Ясное дело, старый пень», — подумал я.
— Я весь внимание, Кирилл Петрович.
— Это очень долгая история, уважаемый Никита Ильич.
— Прошу вас, просто Никита, — поморщился я.
— Как изволите, — усмехнулся Тимофеев.
«Изво… че?»
— Ответьте мне, молодой человек, есть ли у вас в жизни какая-либо страсть?
— Даже не знаю, — замялся я, несколько сбитый с толку направлением разговора, — Смотря что считать… страстью.
— Что-либо… животрепещущее.
«Живо… это он вроде садист, что ли?»
Я слегка тормозил, собираясь с ответом. Догадывался, что футбол и дротики вряд и произведут на него впечатление. Но, похоже, Кирилл Петрович не собирался взвешивать мою душу.
— А моей страстью всегда были книги, — многозначительно произнес он, — Я даже писать пробовал. Когда-то в юности.
— Ну и как? Вышло?
— О, еще бы, — гордо произнес Тимофеев, — Одноклассники зачитали рукописи до дыр. Правда, дальше рукописей дело не двинулось.
— Ну, это понятно, — понимающе улыбнулся я.
Тимофеев вдруг замер на месте, а глаза его стали похожи на два раскаленных уголька.
— Что вам понятно, молодой человек?! Разве можно понять, как это — днями и ночами трудиться, пыхтеть, изливая душу на бумагу. А потом этой же бумагой и питаться. Как крыса.
— Я вовсе не это имел в виду, — возразил я, — Просто все в курсе, что писатель как профессия давным-давно умерла. Кто сейчас покупает книги? Кто их сейчас издает?
— Вот! Поэтому-то и наплодилась такая куча безграмотных бумагомарателей.
«Ну, бумагу-то уже никто не марает», — отметил я про себя.