Болтовня Петра о выгодном месте оказалась только приманкой, не потерять бы с ним последнее, что имею.
Вчера у нас здесь взбунтовались итальянцы и греки, они месяцами не имеют никакой работы. Перевертывали полицейские машины, били витрины. Их разгоняли дубинками и слезоточивыми газами. Говорят, человек сорок увезли в тюремную больницу.
...Люся молчит. Знаю, она недоедает. Когда сам голодаешь, это еще полбеды, но когда голодает самый близкий тебе человек, а ты бессилен помочь — это настоящая беда.
Больше надеяться не на что. Видно, не здесь закопано наше счастье. Надо искать дорогу на родину.
25 ноября. Ура! Выбираюсь, кажется. Был на приеме у чехословацкого консула. Заполнил анкеты, он обещал переслать в Советское посольство в Новой Зеландии.
Вечером приходил Петр, приглашал на собрание «воинов-освободителей». Выпроводил его так, что Люся упрекнула меня в невыдержанности. Но ведь такого гада и стальные нервы не выдержат!
27 ноября. Сегодня задержался возле станции метро, что рядом с нашим комбинатом. Я и не заметил, как подошли Петр и мордастый. По всему видно, подкарауливали.
— В Россию собрался? — спросил мордастый.
— Да, собрался.
— Не пожалел бы.
— Не пугай: за пятнадцать лет привык к угрозам.
Тогда мордастый развернулся и двинул меня по уху. Я едва удержался на ногах и сунул ему под ложечку. Он ухватился за живот и скорчился. Вдруг кто-то тяжело ударил меня по затылку. Это, оказывается, Петр подкрался сзади.
К счастью, подоспели полицейские. Сквозь железный звон в ушах слышал последнюю угрозу мордастого: «В другой раз не сорвешься, сволочь большевистская».
Вид у меня был не очень симпатичный. Люся, когда открыла мне двери, даже охнула, такой я, видно, был красивый. Пришлось рассказывать правду.
12 декабря. Получили сразу два письма. Одно с родины, от моей сестры Тани: в одном письме сообщила сразу обо всем. Выходит, никакого железного занавеса нет. Самая большая радость — мама жива и за меня их не преследуют.
Второе письмо было от Иннокентия. Вот бы нам встретиться! Я сразу прокричал бы ему при встрече: «Домой, Кеша, домой!»
14 декабря. Люсю отправил в родильный дом и у нас уже есть сын! Договорились назвать Дмитрием — в память о двух дедах. Иду в порт — там всегда найдется поденка. Завтра накуплю подарков и пойду на первое свидание с сыном...»
На этих словах обрывается неоконченный дневник Сергея Пронькина.
Снег таял прямо на глазах. Зимний лед сохранился лишь у северных стен да под соломой, разбросанной возле скотных дворов.
Старый домик Пронькиных приободрился: заменены два нижних венца и крыша, ярко раскрашены наличники. От нового забора несет свежим лесным духом.