В тот же день я решил перенести увиденное и воспринятое душой на полотно. Я долго стоял перед чистым холстом и ничего не мог сделать, а потом вдруг схватил уголь и начал размазывать его, пока передо мной не появился абсолютно черный прямоугольник — словно окно в мир теней и вечного мрака. Вот тогда из этого перехода и выплыли образы, навеянные ночной тревогой. Работал я, не останавливаясь, до самого вечера, когда, вконец измученный, рухнул на диван. В ту ночь мне ничего не приснилось.
Наутро я был бодр, как никогда. Я чувствовал прилив сил, понимая, что даден он не доброй рукой. К обеду пришел Князев. Полотно ему очень понравилось. Я поспешил выложить идею названия, но он поморщился и ответил, что придумает сам.
— Вам следует творить, а как это назвать, вас не должно касаться.
Я попробовал было возмутиться, однако Князев хранил презрительное молчание, давая понять, какое место я занимаю в его иерархии.
Я не стал дальше препираться и покорно отдал ему картину.
— Если вы и дальше будете работать в таком духе, мы организуем вашу выставку.
Интересно было, кого он еще подразумевал, когда говорил "мы", но ответа не последовало, и с этого момента я не задавал лишних вопросов…
Прошел месяц. Каждый день я работал в поте лица. Эля и Варенька стали приходить все реже и реже. Поначалу я страшился их исчезновения, а потом, наоборот, — стал бояться, что они придут именно в тот день, когда мне хотелось бы встретиться с Вечной тьмой — тоннелем, что унесет меня в новую реальность. Конфликт в душе не мог разгораться бесконечно. Весь реальный мир становился мне неинтересен, и если в первые дни своей новой ипостаси я еще как-то мог сопротивляться, то в последующие — я сам, собственными мыслями и желаниями — выжигал из своего сердца тех, кто был мне всего дороже! И ради чего…
Сейчас мне гораздо легче говорить об этом, потому что я нашел, в конце концов, в себе силы вернуть душе Свет. А тогда… Я становился каменным и жестоким и не понимал, что со мной происходило. Это казалось невероятным, но я принял Голосова и его искусство, а после нашей первой встречи мы могли часами беседовать, созерцать собственные полотна, понимая друг друга до мелочей, иногда даже не говоря ни слова. Вскоре Князев нашел возможность организовать нам выставку. Неизвестно откуда взялись колоссальные деньги на рекламу и на аренду помещения, но толпы журналистов осаждали нас всю неделю перед выставкой, которая, по всеобщему мнению, должна была произвести шок в душах обывателя. А ведь люди, которым мы показывали свои полотна, видели лишь малую часть наших творений. Князев тщательно оберегал наши труды от глаз посторонних, в особенности последние, с его точки зрения, наиболее удачные картины.