Калап присел на камень — собраться с мыслями, понять, что же с ним происходит.
…Да, теперь век техники, век ракет, век атома. А у него! Ездит на том же древнем коне, пользуется той же древней сбруей — хомут, седло, уздечка… Те же древние сани да телега у него. И профессия из древнейших — чабан. Живет, как древний его предок, на стоянке, ухаживает за такими же овцами, каких предки пасли… Те же мясо, шерсть, овчина — пища да одежда. И такой же древний инвентарь в руках — камча, вилы, топор, коса да лопата… Вот тебе и век техники, век атома! Дошел ли этот век до него! Можно сказать и да, и нет. Техника работает на полях, запасает сено, доставляет к нему на стоянку. Но, если подумать, все это не для него — для овец. А может, и для него? Как знать… И сто, и тысячу лет точно так же пасли овец. А как их пасти по-другому?
Калап часто задумывался над этим. Как разбредутся овцы, — не захочешь, да задумаешься! Огородить бы всю лощину, к примеру, проволокой… Как ее огородишь? Где столько проволоки возьмешь? Все равно и вода нужна внутри такого загона, и кошара на случай непогоды. А выбьют овцы всю траву — что делать? Сматывать проволоку? Не-ет, не годится. Овцы — не маралы, не олени, которых можно в ограде содержать. Им простор нужен.
Другое как-то придумывал Калап. Вот убегают овцы, а он, не сходя с места, останавливает их. Как? Очень просто. Нужно такое ружье, чтобы из него выстрелить чем-то таким, что разорвется впереди отары и напугает овечек, и тогда они повернут назад. Но так должно разорваться, чтобы не убило, не ранило ни одной, чтобы даже искорки малой не было — иначе пожар. Что это за ружье должно быть, чем из него стрелять, что должно громыхнуть там, впереди, или разорваться, — до этого он так и не додумался.
…Овечка, как бы чувствуя свою вину, ушла вниз, увела своих ягнят. Калап осторожно спускался со скалы. Вот из-под его ног покатился камень, увлек за собой еще два-три. Набирая скорость, они неслись с горы прямо на могучую лиственницу. Калап сразу признал дерево. Оно было такое же высокое, как и много лет назад, только раздалось вширь, окрепло, загустело.
— Здравствуй, лиственница! — громко сказал Калап. — Как же я забыл про тебя? Ты не сердись. В другой раз приду, привяжу к твоим веткам ленточку…
…В школу он еще не ходил. Все надоедал матеря: «Когда я вырасту? Когда стану большим?» — «Когда да когда, — буркнула мать. — Вот поднимешься на вершину Кок-Кая, значит, уже большим стал». Как ему хотелось поскорее вырасти, стать взрослым, помогать родителям! Решил испытать себя. С немалым трудом взобрался все-таки на скалу! Как он был счастлив! Он теперь мужчина, батыр! Он все сможет! Постоял там, на макушке Кок-Кая, и впервые увидел, как велика земля, а гребни гор вовсе не такие острые, словно лезвие ножа, какими они видятся снизу.