— Что мне до того, если я чуть не умер от горя? — воскликнул Джамиль с негодованием, которое никогда не умел сдерживать. — Ты знаешь, они и меня пытались убедить в том, что ты умер, как и всех других! Меня! Как будто я не чувствовал правду. Я думал, я схожу с ума, слыша, как даже Рахин доказывает, что ты мертв, и зная… Оно говорило мне, что этого не может быть! — Джамиль указал на то место своей груди, под которым билось сердце. — Ив конце концов она была вынуждена рассказать мне, что сделала. В тот день я перестал называть ее матерью.
— Тебе следовало бы рассказать мне об этом. Джамиль махнул рукой.
— Только когда мне исполнилось пятнадцать, она сказала, как можно связаться с тобой. Мне было тяжело доверять бумаге те чувства, которые бушевали во мне в течение предыдущих пяти лет. Ведь я прекрасно знал, что пока мои письма дойдут до тебя, их обязательно прочитают другие.
— А я все боялся спросить, почему ты не отвечаешь на мои послания, которые я начал писать тебе сразу же.
— Я никогда не получал их. Наш отец следил за этим, опять же по настоянию Рахин.
— Но зачем? — воскликнул Дерек, доказывая, что и ему не чуждо чувство негодования.
— Она не хотела неприятных воспоминаний. Конечно, нас было двое, и одним можно было пожертвовать. Но она не хотела, чтобы что-то напоминало ей о сделанном.
Прежде чем ответить, Дерек посмотрел куда-то вдаль.
— Я помню слова, которые она сказала, когда сажала меня на корабль. «Сама я не могу вернуться назад, Касим, — сказала она тогда, — а если бы и вернулась, то все равно не в состоянии родить ребенка. Ты единственный, кто может продолжить мой род, а это столь же важно в Англии, как и здесь. Джамиль — первенец. Ваш отец никогда не разрешит уехать ему. А ты… ты — единственное, что я могу дать моему отцу, а я его очень люблю, Касим. Для меня непереносима мысль о том, что он умрет в одиночестве, без малейшей надежды на будущее. Единственное, что я могу дать ему, — это ты. Ты станешь его наследником, его утешением, его смыслом жизни. Пожалуйста, не осуждай меня за то, что я отсылаю тебя к нему».
— Она все равно не имела права!
— Да, — мягко согласился Дерек. — Но я на всю жизнь запомнил, как она плакала, когда отчалил мой корабль.
Братья замолчали, глядя друг другу в глаза.
— Я знаю, — наконец согласился Джамиль. — Я часто слышал, как она плачет, думая, что никого нет рядом. Но я тогда был слишком молод и не умел прощать. Я гнал от себя мысль, что она может так же сожалеть о тебе, как я сам, отказывался верить, что она все еще любит тебя после того, что сделала. Я и Мустафу возненавидел за то, что он позволил ей уговорить себя и дал согласие на это.