Первым порывом Кэтрин было отвесить ему хороший пинок. Она молча выслушала весь разговор, но только потому, что боялась пронзительно завопить, если откроет рот. Правда, отвратительное покалывание потихоньку проходило и уже не было таким нестерпимым, как и предсказывал Владимир. Однако она не исполнила своего намерения. Бурлившая в душе ярость требовала лучшего выхода, и она его нашла. В тишине каюты раздалась громкая пощечина. Щека князя побагровела.
Дмитрий замер. Максим побелел и затрясся от ужаса. Владимир, не успев ничего сообразить, выпалил:
— Она сказала, что сама из благородных, ваша светлость. Ни больше ни меньше, как дочь графа.
Тишина становилась невыносимой. Владимир не был уверен, что князь его слышит, а если и слышит, какое это, черт возьми, имеет значение? Почему он вообще пытается объяснить столь ужасный проступок да к тому же пересказывая наглую ложь?! Владимир сам себя не понимал. Не скажи он ничего, и девушку, к его невероятной радости, конечно, бросили бы за борт, и он, наконец, избавился бы от нее.
Дмитрий поднял голову, только чтобы встретиться взглядом с пылающими бирюзовыми глазами. Да, это был не просто манерный жест оскорбленной женщины. Удар был полновесным и выражал настоящую, неподдельную ярость, такую жгучую, что Дмитрий на мгновение онемел. И она, по всему видать, еще не разделалась с ним по-настоящему.
— Ваша наглость не имеет границ, Александров! Да как вы посмели приказать посадить меня… о!
Будь она драконом, из ее рта наверняка вырвались бы языки пламени. Пальцы сжались в крохотные кулачки. Всеми фибрами своего существа она стремилась взять себя в руки, хотя ей это плохо удавалось. А он к тому же продолжал стоять на коленях, изумленно глядя на нее.
— Черт бы вас побрал, вы немедленно повернете судно и вернете меня в Лондон! Я настаиваю… нет, требую, чтобы вы сделали это сейчас же!
Дмитрий медленно поднялся, вынуждая Кэтрин задирать голову все выше, чтобы продолжать смотреть ему в глаза. Рассеянно потрогав щеку, он покачал головой и неожиданно весело усмехнулся.
— Она предъявляет требования мне, Владимир, — сообщил он, не оборачиваясь к слуге. И слуга облегченно вздохнул:
— Да, барин.
— Говоришь, дочь графа? — осведомился Дмитрий, бросив на него вопросительный взгляд.
— Это она говорит!
Темные бархатистые глаза вновь оглядели Кэтрин, и она обнаружила, что даже в этом состоянии способна краснеть, поскольку он смотрел не ей в лицо, а на расстегнутый корсаж, о котором она совершенно забыла. И словно этой дерзости оказалось недостаточно, он намеренно пристально уставился на затянутые в чулки ножки: о задранных юбках Кэтрин тоже не вспомнила.