— Я не могу даже говорить на Вашем языке, — несчастно пролепетала она по-английски. — Я глупая. Я ничего не могу запомнить. Все слова вылетели у меня из головы!
Я видел, что даже то, небольшое знание гореанского, которое она получила, ускользнуло от неё.
— Простите меня, Господин, — вдруг проговорила она по-гореански. — Простите меня, Господин. Простите меня, Господин!
Я был удовлетворён, видя, что она смогла вспомнить, по крайней мере, хоть что-то.
Вся дрожа, она опустила голову.
Я видел, что по крайней мере в течение некоторого времени, не смогу общаться с ней в по-гореански. Очевидно, даже те гореанские фразы, которые она знала, сейчас ей недоступны, да и их было чрезвычайно ограниченное количество.
— Простите меня, Господин, — плача, произносила девушка единственные гореанские слова ей доступные.
Я улыбнулся. Несомненно, эта простая фраза во многих случаях, хотя и не всегда, спасала немало раздетых, рабынь от грозящих наказаний.
Её плечи дрожали, а голова опускалась всё ниже.
Конечно, нет необходимости, быть в состоянии общаться с женщиной, чтобы учить её, если она — рабыня. Женщины очень умны. Они быстро понимают, что такое цепь и кнут. В действительности, многое может быть достигнуто такими простыми, но эффективными средствами, как удар ладонью, или выкручивание рук, таким способом вбивая знания в её тело. Да, такими способами можно научить даже большему и быстрее, чем если просто говорить на её языке.
Я любовался девушкой, стоящей на коленях в траве, и дрожавшей от страха. Я поглядел лежавшие подле меня седло и хлыст. В любой момент, я легко мог сорвать с неё одежду и бросить на её животом вниз на отполированную кожу седла. Я мог при помощи хлыста и ласк, начинать вбивать в неё, каплю за каплей понимание её теперешнего состояния.
— Меня послали на Ваши одеяла, Господин, — прошептала девушка, по-гореански, поднимая голову.
Я видел, что она ещё не была готова к седлу и хлысту. Но всё же, если я оценил её правильно, подготовка к этому не будет слишком долгой. Она была отличным рабским материалом.
Я мягко подозвал рабыню.
Робко девушка, на руках и коленях, подползла ко мне по траве. Когда она добралась до моего одеяла, я аккуратно взял её руками и, положил на спину около себя. Она была напряжена, но робко попыталась потянуться своими губами к моим, но я помещал, положив ей на рот свою руку. Она замерла и испуганно посмотрела на меня. Моя рука была туго прижата к её рту. Девушка лежала неподвижно, и не могла говорить.
— Я говорю на твоём языке, — сказал я ей, очень спокойно. Её глаза расширились. Я говорил с ней по-английски! Но я не позволял говорить ей.