Эта мысль показалась ему праведной и единственно возможной. Убив себя, он убьет войну.
Вот он снимет с гвоздя двустволку, извлечет картонный, с латунным донцем патрон. Вгонит в ствол. Замкнет и взведет курок. Сядет на кровать, поставив приклад на пол, уперев ствол в подбородок. Ощупает пальцем спусковой крючок. Нажмет спуск, в голове полыхнет черно-красный бесшумный шар, и его, Суздальцева, не будет. И не будет войны, о ней никто не узнает, ее не занесут в анналы истории, и все, кто должен на ней погибнуть, останутся живы.
Но нет, это было невозможно. Его молодая жизнь была так сильна в нем, жажда жить, любить, познавать была необорима, что мысль прервать эту жизнь показалась ему дикой – из того же наваждения, что и неведомая, ему не принадлежащая война.
Он чувствовал, какая тонкая пленка отделяет эту крохотную каморку, сивую шкурку белки и красное стеганое одеяло от бестелесной пустоты, в которую вырвется его душа после смерти, и как дорога, бесценна эта тончайшая пленка жизни.
Вдруг подумал, что по соседству, в слабо освещенной избе, горит лампадка, стоит на коленях Николай Иванович, а из-под белой простыни виднеется рогатая козья голова с неподвижными остекленелыми глазами.
Лег под одеяло, видя, как в слабом металлическом излучении лежат исписанные чьей-то рукою листки.
Утром Петр сидел у оконца, глядя, как переливается разноцветной пыльцой воздух, и березы возносят белые от инея вершины, как сияющие фонтаны. Он видел, как в дальнем углу соседского огорода Николай Иванович долбит ломом, выгребает на снег черную землю, углубляется в яму сначала по колено, потом по пояс. Он трудился, уставал, вылезал из ямы, отирая на лбу пот.
– Николай-то Иванович в козе души не чаял, – вздыхала тетя Поля. – Он от людей одни насмешки терпел. А коза его любила. Он ей книжки читал, песни пел. Бедный Николай Иванович.
Закончив копать, сосед вернулся в избу, и некоторое время его не было видно. Потом дверь на крыльцо приоткрылась, и в щель выглянуло испуганное, затравленное лицо Николая Ивановича. Он убедился, что улица пуста, шире приоткрыл дверь и, пятясь по ступенькам, стал вытаскивать из сеней дровяные санки с загнутыми полозьями. На санках лежал куль, накрытый лоскутным одеялом, из-под которого виднелись козьи рога и заостренная, с розовым носом, морда. Николай Иванович с трудом сволок с крыльца сани, впрягся в них и повез в огород. Было заметно, как трудно ему идти, как подкашиваются его ноги в валенках. Край одеяла волочился по снегу, и были видны вытянутые козьи ноги с копытцами и белая, костлявая голова с рогами. Николай Иванович подкатил сани к яме. Постоял, бессильно опустив руки. Затем неловко стал толкать мертвую козу, спихивая ее в яму.