— Не могу поверить, — прошептала она. — Я думала, что ты погиб.
— Здорово снова слышать твой голос, — сказал Джек. — Во всем виноват твой сумасшедший дружок. Он отказывался внимать разумным аргументам.
— Давай пойдем домой. — Ариес помогла Джеку встать и повела его прочь от берега. — Кое у кого для тебя хорошие новости.
Надо сосредоточиться на том, чтобы отвести Джека домой. Просто шагать. Обо всем остальном она подумает позже.
Все-таки это будет славное Рождество.
Мейсон
Был канун Нового года. Мейсон понял, потому что один из загонщиков кричал об этом во все горло, как будто это еще имело какое-то значение.
Мейсон усмехнулся. Жаль, что ему некого будет поцеловать, когда часы пробьют двенадцать.
Он стоял возле Дворца наций, в углу, который привык считать своим. Мейсон поставил там палатку, и хотя он обосновался довольно далеко от прочих пленников, загонщики не заставили его перемещаться ближе к центру лагеря. Мейсону нравилось, что у него есть личное пространство, хотя теперь он не особенно в нем нуждался. Теперь в лагере было просторно. Загонщикам удалось догнать и вернуть несколько беглецов, но таких было мало. Ничтожно мало. И хотя теперь все были настроены к Мейсону дружелюбно, он предпочитал держаться в стороне. Как и раньше, он стремился к одиночеству. В одиночестве лучше думалось.
Стоял теплый вечер. На небе не было ни облачка, и воздух казался не таким влажным, как обычно. Мейсона больше не донимал пронизывающий холод.
Он смотрел на темную воду залива, прислушиваясь: не повторится ли звук, который раздался пару минут назад?
Тихий зов. Крик одинокой птицы.
Но в Ванкувере не водились гагары.
Что-то шевельнулось в темноте, подтвердив его догадки. За забором мелькнули каштановые волосы.
Мейсон машинально засунул руку в карман и сжал скомканную записку, которую нашел вчера у ограды.
Мы тебя вытащим. Обещаю.
А.
Мейсон не знал, как они это сделают, но верил им, и этого было достаточно.
После того как Леон рассказал ему о Даниэле, Мейсон несколько дней ходил словно в тумане. Поначалу он отказывался в это верить, но было невозможно не признать, что слишком многое свидетельствовало не в пользу Даниэля.
Даниэль сам говорил, что внутри у него таится тьма. Он разбирался в этом лучше, чем кто-либо другой, и теперь у Мейсона не было оснований ему не верить.
Мейсон знал кое-что про себя: он не загонщик.
Может быть, внутри у него тоже клубилась тьма — такая, что загонщикам и не снилась. Но Мейсон умел ею управлять.
Он будет сдерживать свою тьму, покуда это возможно. И она поможет ему спастись.