Гости начали сходиться задолго до назначенного срока. Но предусмотрительные хозяева были готовы к встрече. Лешка Кондратьев явился в новой белой рубашке и выглаженном пионерском галстуке. Держался он степенно, зря не смеялся, на болтающих веселых девочек смотрел с явным неодобрением. Миша пришел радостный: бабушка сшила красивый костюм для матросского танца. Уж он станцует его отлично, раз есть костюм! Он сразу же переоделся, надел круглую шапочку с пушистым помпоном.
Коля Сомов пришел с баяном. Наконец прибыли Николай Егорович и Анна Васильевна. Ребята притихли. Тут притихнешь, когда рядом с тобой высокий седой человек в парадном военном кителе, увешанном орденами и медалями. Федя сидел рядом с Лешкой и восхищенно смотрел на отца: «Ты совсем замечательный, папа, и очень мне нравишься», — говорили его глаза.
Николай Егорович рассказывал о своем быстром самолете, на котором за час он пролетает больше тысячи километров. Он попросил лист бумаги и начертил схему управления. Мальчишки окружили Горева, без передышки расспрашивали, как переключить скорость, как идти на посадку, как набирать высоту. Когда девочкам удалось пробиться к Николаю Егоровичу, они стали расспрашивать его о городах, в которых ему довелось побывать. В конце концов Анна Васильевна увела Николая Егоровича, усадила на удобный диван и велела ребятам оставить его в покое.
Таня подала Коле знак. Тот взялся за баян. Миша поправил шапочку, оглядел костюм и вышел на середину комнаты.
Сомов проиграл вступление, первый такт, второй, а Миша все не начинал танца. Коля удивленно взглянул на него.
— Ты чего? — громким шепотом спросила Таня Мишу.
— Места мало, — пробормотал тот.
Раздвинули стулья, убрали тумбочки с цветами, вынесли стол. Снова заиграл Коля веселое «Яблочко». Миша оглянулся на Таню, улыбнулся и сорвался с места.
— Ай да танцор! — воскликнул Николай Егорович, наблюдая, как Миша старательно отбивал чечетку. Услышав похвалу, Миша пустился вприсядку, да так лихо, что чуть не сбил с ног подвернувшуюся Надю Асафьеву.
— Рыжик, — Николай Егорович просительно взглянул на сына, — тряхни стариной — сыграй‑ка северную плясовую!
Все повернулись к смущенному Феде. Как, он умеет играть на баяне? И молчал?!
Коля уже тащит Феде свой баян, Симочка подвигает стул. Нечего делать — придется играть. Но он уже давно не играл.
Федя взял в руки баян и притих, вспоминая песню, что ли-, лась белыми ночами над озером, над лесной поляной, где собирались девушки и парни с гармошкой.
…Вдруг запахло черемухой. Вот они, мокрые от весеннего дождя черемушные белые гроздья заглядывают в окошко. А вот и песня, негромкая, спокойная, донеслась до крылечка, где Федя сиживал с Иванкой длинными летними вечерами. Точно шептались в лесу деревья. Точно мягко похрустывал мох. А вот побежала быстрая лесная речка, бурливая, своенравная. Упала со скалы и бежит дальше. Звенит, смеется…