Долго сидел над чертежом, сверяясь с записями своих измерений.
Осокин, недавно вышедший в промышленники, еще не успел набить мошну, был трусоват и сейчас с тревогой посматривал на Татищева.
— Вы, ваше сиятельство, — лебезил он, — если что не так, сквозь пальцы гляньте, а я, видит господь, в долгу не останусь.
Андрей исподлобья смотрел на заводчика, старался смирить гнев:
— Нижний забой на пятьдесят сажен перешел отведенную границу. Я там, внизу, метку поставил. Нынче же прекратить выработку.
— Немедля распоряжусь. Доверился людям, а они без моего ведома грань нарушили.
— Это не все, — холодно чеканил Андрей. — Незаконно добыта руда. Придется кроме штрафа уплатить ее стоимость.
— Ох! Голову варнаки сняли! — начал вопить Осокин. — И сколь же, ваше сиятельство, платить?
— В Обер-берг-амте подсчитают. Если не уплатите в срок — завод отберут, а самого на правеж поставят! — и, не слушая причитаний промышленника, Татищев вышел из конторы.
Через неделю повелением Геннина за нарушение горного устава был наложен на Осокина большой штраф. До тех пор, пока он не будет уплачен, рудник, а вместе с ним и завод прикрыли.
Осокин метался. Самолично прибыл в Обер-берг-амт, слезно просил о снятии штрафа.
— Разор и запустение настало. Совсем обнищал, и хоть таперя по миру иди.
Геннин слушал и брезгливо морщился. Наконец не выдержал, сухо произнес:
— Весьма опечален вашим бедственным положением. Но забота об интересах государства для меня превыше всего. А посему ничто изменить в своем решении не в силах.
Два дня околачивал пороги Горной канцелярии Осокин. Снова упрашивал самого генерал-лейтенанта, до смерти надоел Клеопину, а советник Гордеев при виде просителя хватался за сердце и, изобразив на лице смертную муку, надолго скрывался в сторожке. На третий день промышленник не выдержал. С оханьем и стонами вытащил из-за пазухи кошель и копейка в копейку выложил штраф.
— Давно бы так-то, сударь, а то прикинулся нищебродом. И себе, и казне убыток, — с укоризной говорил секретарь Зорин, внося в книгу полученную сумму штрафа.
— Взвыла да пошла из кармана мошна, — ехидничал Санников вслед уходящему заводчику.
Не успел Осокин выехать из Екатеринбурга, как прискакал его приказчик с вестью: двадцать колодников, поднятых наверх ввиду остановки работ на руднике, бежали. Осокин чуть не задохнулся от ярости и, не щадя коней, погнал на завод, проклиная во весь голос «злодеев» из Горной канцелярии.
Кругом лежали глубокие снега, зима только еще перевалила на вторую половину, и беглецы далеко не ушли. Вскоре двенадцать человек были словлены и возвращены заводчику. Семеро, по слухам, попали в лапы демидовского дозора и канули как в воду. Демидов сам нуждался в людях и беглых не выдавал, пряча их по глубоким рудникам и потайным заимкам. И только немой, клейменный каторжный, схваченный дозором, сумел отбиться и ускакать на коне одного из стражников. Поднявшаяся метель скрыла следы беглеца.