А утром обрушился такой ливень, что нельзя было даже подумать уехать по этим горным дорогам.
Мы сидели на крытой веранде второго этажа, слушали шум дождя и смотрели на серое озеро, заштрихованное летним ливнем. Вода громко шумела по крыше, рокотала в водопроводных трубах и яростно рыла землю на крутом спуске от дома к озеру. Мастер долго молчал, я тоже.
— Может быть, вам нужно работать? — сказал я наконец. — Я могу посидеть на той веранде и почитать.
— Да нет… Зачем мне работать? — проговорил он. — Что-то сыро стало от этого дождя… Знаешь что? Давай затопим камин.
Мы спустились на первый этаж, в гостиную к большому кирпичному камину, убранному кованой решеткой. Рядом стояла высокая, из двух кованых обручей поленница, доверху заполненная сухими дровами. Тут же был деревянный ящик со щепой и старыми газетами «New York Times» и «Новое русское слово». Мастер свернул одну из них жгутом и сунул в топку камина, сбоку положил несколько щепок, а сверху два сухих полена. Чиркнул десятисантиметровой спичкой, поджег газету. Через минуту загорелись и щепы, и полена, он подложил еще дров и смотрел в огонь.
— Поскольку твоя камера выключена, я могу говорить of the record, не для записи, — сказал он после паузы. — Когда я прилетаю в Москву на встречи с читателями или на презентацию новой книги, всегда среди публики находится кто-то, кто говорит: «А почему в своих книгах вы критикуете нашу страну? Вы не любите Россию?» Раньше я что-то лепетал, мол — «люблю отчизну я, но странною любовью», а потом вдруг встал один мужик и ответил за меня, он сказал: «Только человек, который по-настоящему любит Россию, может с такой болью писать о наших бедах и недостатках». Но честно тебе скажу, теперь, последнее время эта любовь сжимается, как шагреневая кожа…
Он умолк, ожидая, наверно, что я спрошу «как так?», «почему?». Но я молчал, и он продолжил, не отрывая глаз от огня:
— Конечно, Россия — хозяйка моей судьбы и всей моей жизни. Хотя я уехал от нее за океан, я думаю по-русски и пишу про Россию. И про Америку я пишу только для русских, не для американцев. У них своих писателей хватает. Но как долго можно любить кого-то, кто тебя ежедневно грабит? В России все мои книги каждый день абсолютно даром тысячами скачивают в Интернете, и сотни пиратских сайтов торгуют пиратскими аудиозаписями моих книг. А когда я заикнулся об этом в одном газетном интервью, когда сказал, что я-то — ты сам тут видишь — проживу и без российских гонораров, но при таких грабежах литературы в России больше не появится ни Толстой, ни Достоевский, знаешь, какие были комментарии в Интернете? «Ты, жидовская морда! Будь счастлив, что мы тебя вообще читаем!»…