Вслепую (Магрис) - страница 139

«Какая муха тебя укусила?» — кричал выталкивающий меня взашей из Колизея помощник помощника режиссёра, одновременно пытаясь отобрать у меня щит и доспехи. «Мы вам тысячу раз разъяснили вашу роль! Вы что, не можете даже притвориться христианами хотя бы на пять минут? Ясно, что ты не удосужился прочитать сценарий, три строки, не больше! Но мы же не Урсуса или Нерона просили тебя играть! Знаешь, сколько нам стоит каждая испорченная из-за таких идиотов, как ты, сцена?» Тем временем за моей спиной продолжается: «Мотор!» И происходит всё так, как было написано. Этот тащущий меня неизвестно куда грубиян оказался прав: «Непредвиденное обстоятельство: гладиаторы один за другим бросают на землю своё оружие и щиты, обнимают друг друга и крестят», — так сказано в сценарии. Позвольте мне вернуться туда! Если бы я только знал… Дайте мне тоже их обнять! Товарищи мои, я ошибся, это недоразумение, произошло чересчур много недоразумений, пока мы дрались… «Публика вскакивает, она разозлена до крайности таким поворотом». «Трусы! Позор! Это оскорбление для императора! Скормим их львам!» Я хорошо знаю требующуюся от нас роль: меч на меч, щит на щит, чем сильнее мы уродуем друг друга, тем больше они аплодируют, а иногда, если мы хорошо себя ведём и проламываем головы ближним своим, нам даже увеличивают суточные.

Снова пинок, и я уже не в Колизее, но ещё могу лицезреть падающих на колени в центре арены людей. Так-так, значит, выходит, я правильно понял сценарий. Я знаю его наизусть: я повторяю эту роль всю жизнь, но просто немного запутался. Сейчас на арену выпустят львов — эта сцена будет сниматься в цирке Дзаватта, потом монтаж вставит её в нужное место фильма. Понятное дело, получится, что звери и их жертвы окажутся вместе, но это лишь на экране. Я же тем временем нахожусь, то есть мы находимся в концлагере с другими хищниками, гораздо менее облезлыми, чем бедные цирковые львы… Жаль, что я так и не увидел тот фарш из лап, когтей, якобы кусков человеческого мяса, манекенов, разбросанных на песке и опилках. «Львы кидаются на арену, набрасываясь на распластавшихся людей». От нас остаётся изуродованный скелет. Если это конец, то на порядок хуже, ведь не сохраняется ничего, ни ломтика от телёнка, ягнёнка или жертвенного барашка. Как тогда, на Самотраки, священные дионисийские мистерии, но это уже другой сценарий.

Питаясь божественной плотью, они стали подобны богам. Таков секрет, банально-притягательная гнусность. Да, мы разорвали бога, убили бога-младенца, обитавшего в душе каждого, и того, совсем маленького, кого под сердцем носила Мария, а я, схватив её за руку, утащил её на потребу жрецам, возжелавшим закласть агнца. Только у них не нашлось ритуального ножа, поэтому они обошлись ударами со всего маху в чрево его матери. В нескончаемо долгую ночь путешествия во все большую густоту мрака каждый из нас рассказывает своему соседу о причинах образовавшейся в сердце пустоты. К горлу подступает рвота: недожёванные куски непереваренного мяса. Вонь изо рта перемешивается с дыханием и словами: смрадный фимиам нанесённого и пережитого зла. Каждый пытается поведать об этом зле, объяснить, как и когда он стал жертвой, палачом, сообщником. Служка подносит жрецам зловонное кадило, а они говорят, что о происходящем не должно быть сказано ни слова; невыразима тайна богов, неисповедимы пути. Мы хотим от этого освободиться, излиться, вышептать всю эту грязь на ухо ночи, в которой не видно ни одного нашего лица.