Если в конце вояжа начнётся истинная жизнь, то, получается, мы — недавно зачатый плод в чреве. Знать бы, кто нас сюда затолкал: кто-то оказался сверху, кто-то — снизу, — все будто приклеены к вымазанным жиром стенам мрачного трюма. Должно быть, нашим кораблём насильно овладело какое-то гигантское китообразное существо, желающее получить удовольствие от возбужденно-буйного трения о заросшие мхом полости и впадины: вот брызги белой маслянистой жидкости, напоминающей гной — и мы здесь: братья, практически близнецы, все одинаковые. Депортированные весьма схожи между собой. Совсем скоро эта жизнь, она же смерть, завершится, нас высадят, и начнётся всамделишная смерть, она же настоящая жизнь: неизбывное отбывание наказания в исправительной колонии.
Корабль содрогается, его бросает из стороны в сторону, бьёт о мель и скалы, в киле появляются пробоины, через которые на борт врывается вода. Нужно дать в сторону буквально на несколько метров, достичь недосягаемого для воды угла. Но как? Как я могу что-либо сделать, будучи в кандалах? Четырнадцать фунтов железа, а то и больше, если не сумел дать на лапу охране; дети, которые не могут заплатить, закованы в двойные цепи. Водоворотом сносит кадушки с мочёй и смоченные в ней в качестве борьбы с вшами покрывала. Вода достигает уровня рта и таким образом возвращает обездвиженному из-за оков каторжнику его вчерашние испражнения. Ветер бора с Кварнера безжалостно колотит «Пунат», а мы, связанные по рукам и ногам, катаемся внутри трюма. Один из УДБА упал на Дарко, товарища из ИКИ, Дарко выждал момент, когда их снова столкнёт, и попытался откусить тому ухо; потом Дарко избили, думаю, насмерть, хотя он был очень силён. Я слышал, что некий Джон Вули, которого везли в колонию в трюме «Ганимеда», отхватил надсмотрщику Гослингу палец, когда тот пытался вытащить у него изо рта горсть табака.
Пусть хотя бы у этого плавания будет конец. Навеки. Если бы только «Пунат», «Вудман» и «Нелли» унесло в омут, откуда нет возврата, с нами всеми, наконец-то исчезнувшими, никогда не существовавшими. Сколько раз, пересчитывая переломанные корабельные балки-жизни, мои жизни, я питал надежду, что совсем скоро корабль пойдёт ко дну, раз и навсегда. Но паршивый плотник вновь и вновь чинил каркас, устанавливал новые подпорки, хотя сам скелет-остов, корабль, дух корабля оставался всё тем же, — таково бессмертие пред лицом постоянно возобновляющейся боли и повторяющихся кораблекрушений.
Кораблю не страшны ни бури, ни смерчи, он решительно плывет к порту своей неудачи. «Суд постановил, что Вас следует определить в то место, которое Его Величество, по рекомендации Тайного Совета, сочтёт нужным. Депортация до конца жизни». Бесконечной жизни.