В октябре «Александр» обогнул мыс Горн. Казалось, что и без того недалекий горизонт становился всё ближе и ближе. Огромная волна поднимается над кораблём и формирует своеобразный арочный свод над нашими головами, затем обрушивается тысячью мелких частиц, россыпью брызгов; из воды тем временем вырастают каждый раз новые столбы пены, они царапают небо и с треском падают в море, которое всасывает их в свои чёрные кипящие воронки и кратеры. Морские колебания удавом сжимают корабль и движут им, как хотят, но мы маневрируем косым парусом, пытаясь вырвать нашу носовую часть из этих безумных виражей. Ветер настигает нас у Острова Дьявола, мы почти готовы травить канаты и вывернуть корабль из борьбы морских течений между собой. Порывы ветра рисуют на тёмном море ослепительно белые цветы и тут же со стоном их срезают, как тюремщики ломают кости заключённым, одна волна оставляет на теле разверстую рану, другая попадает на старую и раздирает её щепоткой соли. Я не сдался вовсе не из-за мужества или особой отваги, а по причине незнания. Что же мне оставалось делать? Я ничего не понимал: ни вопросов, ни того, что мне нужно сказать, чтобы их прекратили наконец задавать.
Мой корабль обогнул мыс Горн. Я — нет: я остался по ту сторону неразрушимой, монолитной, достающей до неба стены с зубцами из колющей, как стекло, остроконечной белой пены. По рукам течёт кровь, я разжимаю их и падаю… Вода и ветер в ярости бьются друг с другом, засасывая меня в чёрный омут… — это взбесились кориолисовы силы, они закручивают меня то в одну сторону, то в другую. Тайфун продолжает бушевать, но в дыре, куда я попал, время остановилось, там правят лишь исполинские ледяные валуны. В концлагере кровь пульсирует так неспешно, что на заживление ран требуются века, а может, даже тысячелетия рубцевания миллиметр за миллиметром. Я же нахожусь здесь, я тону, медленно, практически незаметно, тону, погружаясь всё ниже и ниже… По высоким стенам воды я соскальзываю в пропасть; небо становится меньше иллюминатора и гаснет — я перестаю видеть… Я ничего больше не вижу меж лопастей мельницы шторма… А те двери в кафе «Ллойд», что поглотили Марию, крутились по часовой стрелке или против? Вот снова они закружились, вталкивая в кафе, где я жду Марию, изломанные потоки ветра…
В матовых стёклах не отражается абсолютно ничего, но если подойти поближе и приглядеться, можно увидеть только грязь прошлого. Я остался ждать в том кафе. Ясон остаётся во дворце в Коринфе, а Медея его покидает.
Жизнь притаилась там, где меня нет, за стеной из морской воды. Как я могу пройти сквозь неё? Я хватаюсь за полену, сжимаю её разъеденные солью груди — получаю яростную пощёчину от моря. Тогда в Турине, нет, думаю, в Милане, я получил первую оплеуху от Партии: мне казалось справедливым дать социалистам высказаться в нашей газете «Риволюционе антифашиста