Бои, проходившие 16–18 ноября, для нас были очень тяжелыми. Враг, не считаясь с потерями, лез напролом, стремясь любой ценой прорваться к Москве своими танковыми клиньями.
Но глубоко эшелонированная артиллерийская и противотанковая оборона и хорошо организованное взаимодействие всех родов войск не позволили противнику прорваться через боевые порядки 16-й армии. Медленно, но в полном порядке эта армия отводилась на заранее подготовленные и уже занятые рубежи, где вновь ее части упорно дрались, отражая атаки гитлеровцев».
23 ноября противник занял Солнечногорск и Клин. Войска 16-й армии хотя и оказывали упорное сопротивление, но все-таки с потерями откатывались вдоль Ленинградского шоссе. 24-го бой шел на окраине малоизвестной деревни Пешки, всего в 169 километрах от Москвы. Немцы, уже успевшие подтянуть туда резервы, могли в любое время перейти в наступление и смять наспех созданную оборону наших войск. Тогда-то и было принято совершенно резонное решение наступать на врага, чтобы навязать ему свою волю, расстроить его планы и хотя бы на сутки задержать в Пешках. А на следующий день появилась знаменитая записка-приказ командующего 16-й армией: «25.11.41. 13.20. Тов. Доватор! На Вас смотрит вся Европа! Есть возможность отличиться! Надеюсь на то, что Вы решительным, быстрым контрударом с танками восстановите положение в Пешках. На остальных участках фронта — обороняйтесь. Рокоссовский». Секретный документ тут же был доставлен командиру 2-го гвардейского кавкорпуса генералу Л.М. Доватору, который красным карандашом в углу размашисто написал: «Европа не Европа, а немцы узнают, что Москву не взять! Доватор».
Уже 11 декабря 41-го 2-й гвардейский кавалерийский корпус был переброшен в район Кубинки. Сто пятьдесят километров кавалеристы под командованием Льва Михайловича шли по немецким тылам, преследуя их отступающие части. А 19-го они вышли к реке Рузе. Накануне, 17-го, генерал Л.М. Доватор был освобожден от должности командира кавкорпуса…
По свидетельству дочери генерала, телеграмму о смерти и посылку семья Доватора получила в один день. Рите Львовне исполнилось тогда 11 лет. Семья генерала (дочь, сын и жена Елена Лаврентьевна) проживала тогда в эвакуации, в маленькой деревушке Варлаково под Челябинском. «Мама, когда получила телеграмму, в которой сообщалось о смерти отца, — вспоминает Рита Львовна, — нам ничего не сказала. Просто по ее поведению мы поняли, что произошло что-то серьезное. Потом она, конечно, показала нам эту телеграмму, но тут же стала говорить, что это ошибка, что нам надо собираться в Москву».