— Ну что, господин кот, поворачиваем?
Постоять бы еще на холме, подождать и еще хоть раз увидеть чудо. Отговориться от них? Сказать, что догоню?
— Эй, парень, — заволновался старшина. — Из пучины тебя никто не кликнул?
— А?
— Я смотрю, ты прям туда наладился.
Горюта спешился и для верности взял Санькиного коня под уздцы.
— Нормально все. Действительно пора возвращаться. Не знаешь, кто-нибудь в сторону границы ходил?
— А как же. Сколько раз. И по приказу князя и сами. Бурелом одолеть — полдела. Если терпения и сил хватит — справишься. Только не пускает она. Точно ты почуял: вроде и манит, а не пройти. Которые там и оставались. Находили их потом…
— Ясно.
— Ясно ему! Ни хрена тебе не ясно! Стояли они будто у стенки. Которых черви успели объесть — скелеты прилепились. Ясно ему! Эй, там, внизу, поворачивай! Поехали отсюда.
Остановились верст через пять. Лошади сильно устали, а так Горюта еще бы погонял. До самого привала старшина угрюмо молчал. Санька тоже молчал, задавленный грандиозным зрелищем. Только, оказавшись в тихом уютном ложке, он почувствовал, что отпускает. Люди начали разворачивать палатки. Кто-то запалил костер. Только смурной кот ходил стороной, не принимая участия в хлопотах.
— Ты это… ты князю не сказывай про границу. Ну, что я тебя сюда водил, — шепнул ему Горюта.
— Почему?
— Не велел он мне, да я не сдержался.
— А воины твои не проболтаются?
— Эти-то? Нет.
За словом стояла такая уверенность, что Санька, ни минуты не сомневаясь, поверил. А там, вовсе отмякнув, занялся обычной повседневной работой, к которой за время странствий с арлекинами успел привыкнуть.
— Господин Александр, да брось ты седла. Мы сами утащим. Иди к костру. Апросим тебе чаю заварил.
— Зачем?
— Не знаю… Князь всегда на привале первым делом садится чай пить.
— Я не князь. Отойди, не то седло на ногу уроню.
— Ну, как заешь.
Суета с шатрами и манатками скоро кончилась. Народ собрался у костра. Кони паслись рядом, далеко не отходили, сторожко прядая ушами. Горюта велел расстелить попоны. Санька с удовольствием растянулся на кошме. За два дня так набил задницу — хоть завтра вообще в седло не садись.
И вроде вырос в деревне, а к верховой езде был не приучен. Тятя на такое баловство смотрел неодобрительно. Другие пацаны катались себе, и ничего. Стоило маленькому Саньке забраться в седло, скотина начинала артачиться. Тятя ругался: ты вроде не волк, а кот, что же она тебя шугается? Годам к пятнадцати это прошло. Но как не привык с детства, так потом и не приохотился. А тут — пришлось.
Попона знакомо пованивала мокрой шерстью, лошадиным потом, горькой травой, которую сыпали от блох. Хотелось лежать и не шевелиться.