— Кто недоел, недопил — поздно! Кончай вечерять. Спать пора.
Саня испытал даже некоторое облегчение. Отвечать на последний вопрос не хотелось и… не моглось. Как им объяснишь про Сольку?
Все знают, дриады — вольные женщины. Живут сами по себе, семей не заводят. Да и кто такую возьмет? Боязно. Сегодня она тебе улыбается, песни поет, а завтра понравился проезжий молодец, и поминай, как звали. С Цыпой — вообще мрак. В глубине души Санька ее побаивался. И жалел. И сторонился. И, не смотря ни на что, понимал — другой такой на свете нет.
На другой день поднялись, едва забрезжило и пошли без остановок. Саньку будто в спину подгоняло. Он замкнулся, даже по сторонам особо не глядел. Горюта не дергал, тоже замолчал и только на коротком обеденном привале подсел, к державшемуся наособицу коту, и немного виновато попросил:
— Слышь, господин Александр, ты зла на моих ребят не держи.
— С чего бы?
— Наболтали они тебе вчера лишнего. Поди, клянут теперь свои языки-то. Князь наш…
Сане было трудно смотреть на то, как умудренный годами, не обиженный силой и отвагой мужик, мучительно подбирает слова.
— Суров, да?
— Ты тут недавно. Князь железной рукой держит приграничье. Под ним вроде не так страшно жить… только и с ним…
— На конюшню, что ли отправит? — попробовал Санька смять трагичность Горютиных страданий.
— На конюшню? Если бы. В донжон…
Кот вдруг всей шкурой ощутил сложность и трудность существования этого, понравившегося ему без всяких околичностей, простого человека.
Остальные воины нет-нет да посматривали в их сторону. Значит, Горюта — выборный. Старшина — ему и ответ держать, и шапкой оземь за своих биться, и униженно просить безродного, случайно забежавшего и попавшего в княжеский фавор кота, о снисхождении.
— Отряд! — рявкнул Санька, поднимаясь с нагретого задницей камня. — Слушай меня. За вчерашний треп вы не в ответе. Я вас сам разговорил. А кто лишнее в крепости сболтнет, это тебя касается, — в сторону языкатого племянника, — так и знайте: голову откушу. Есть, которые не верят? Нет. Будем считать, договорились.
И только у самой крепости он задал Горюте вопрос, который мучил его всю дорогу:
— Что у князя в донжоне?
Старшина долго молчал. Зубчатая стена загородила полнеба. Заскрипел, опускаясь, поднятый по ночному времени, замковый мост. Еще немного и они разъедутся. Санька пойдет в княжеские покои, Горюта — в казарму. Кто знает, придется ли еще когда откровенно поговорить.
— Отряд! По одному, шагом, в ворота пошли! — скомандовал старшина, встал в сторонке и слегка придержал Саньку за рукав.