Долго подавляемая жалость вновь захлестнула сердце Турина – словно родник забил из камня.
– Увы! – промолвил он. – Я бы отозвал эту стрелу, кабы мог. Теперь дому сему и впрямь зваться Домом Выкупа, Бар-эн-Данвед. Ибо поселимся мы здесь или нет, я почитаю себя твоим должником; и если когда-нибудь обрету богатство, заплачу я тебе данвед полновесным золотом за смерть сына, в знак моей скорби, пусть золото и не порадует более твоего сердца.
Тогда поднялся Мим и долго глядел на Турина.
– Я выслушал тебя, – сказал он. – Ты говоришь как гномий владыка древних времен: дивлюсь я тому. Теперь поостыло мое сердце, хотя и нет в нем радости. Свой собственный выкуп выплачу я: вы вольны жить здесь, коли хотите. Но вот что прибавлю я: тот, кто выпустил стрелу, пусть сломает лук свой и стрелы и положит обломки к ногам моего сына, и впредь да не возьмет он в руки стрелы и да не согнет лука. Если же нарушит он запрет, то от лука и стрелы и погибнет. Такое проклятие налагаю я на него.
Устрашился Андрог, услышав о проклятии, и сломал лук свой и стрелы, и сложил их к ногам убитого гнома, пусть и с превеликой неохотой. Но, выходя из покоя, злобно оглянулся он на Мима и пробормотал себе под нос:
– Говорят, проклятие гномов не теряет силы; ну так и проклятие человека порою сбывается. Да сдохнет он со стрелой в глотке!
Той ночью расположились они в зале и забылись беспокойным сном под причитания Мима и Ибуна, второго его сына. Никто не понял, когда именно стихли стоны; но когда пробудились наконец изгои, гномы куда-то исчезли и вход во внутренний покой был завален камнем. День опять выдался погожим; под лучами утреннего солнца из гои вымылись в озерце и сготовили скудный завтрак; а пока утоляли они голод, перед ними предстал Мим.
Гном поклонился Турину.
– Он ушел; все сделано как надо, – промолвил он. – Он лежит рядом со своими праотцами. Время вернуться к жизни, как бы ни был короток отпущенный нам срок. По сердцу ли вам дом Мима? Уплачен ли выкуп и принят ли?
– Уплачен и принят, – отвечал Турин.
– Тогда все здесь ваше, обустраивайтесь как хотите, с одной лишь оговоркой: покои, ныне закрытые, никому не должно открывать, кроме меня.
– Мы слышим тебя, – отозвался Турин. – Что до нашей жизни здесь; убежище кажется безопасным, однако ж нужна нам пища и многое иное. Как нам отсюда выйти; более того, как нам сюда вернуться?
К вящей тревоге разбойников, Мим расхохотался гортанным смехом.
– Уж не боитесь ли вы, что последовали за пауком в самое сердце его паутины? – спросил он. – Нет, Мим людей не ест. Да и не совладать пауку с тридцатью осами разом. Видите, вы во всеоружии, а я стою тут с пустыми руками. Нет, нам придется все делить поровну, вам и мне: кров, и снедь, и костер, а может, и иную какую добычу. Дом, сдается мне, вы станете стеречь и держать в секрете ради своего собственного блага, даже когда узнаете входы и выходы. Со временем вы их заучите. А до тех пор, ежели соберетесь выйти, так Мим либо Ибун, сын его, будет вам провожатым; кто-то из нас отправится с вами и с вами же и вернется – либо дождется вас в каком-либо хорошо знакомом вам месте, что сумеете вы отыскать без нашей помощи. С каждым разом все ближе и ближе к дому будет такое место, сдается мне.