– Она заслуживала того, чтобы ее оставили в одиночестве. Такого наказания за ее отношение к людям, за то, что она причиняла им боль, было бы достаточно. – Клара пыталась говорить твердым и спокойным голосом, но она чувствовала, что он дрожит, и старалась не расплакаться. – Си-Си нельзя было доверять, когда она находилась в обществе других людей.
Гамаш хранил молчание, спрашивая себя, в чем же провинилась покойная, что такая прекрасная женщина, как Клара, желает ей столь страшного наказания. Гамаш знал, как знала и Клара, что изоляция страшнее смерти.
И он тут же понял, что раскрыть это убийство будет не просто. Человек со столь извращенной психикой, сеявший вокруг себя зло, вел жизнь, полную тайн и полную врагов. Гамаш пододвинулся чуть ближе к огню. Солнце уже село, и на Три Сосны опустился вечер.
– Она была не так уж плоха, – сказала Рут Зардо, забивая пробку назад в бутылку.
Она налила себе еще порцию, не предложив выпить гостям.
Гамаш и Лемье сидели в холодной кухне на белых пластмассовых садовых стульях – Рут называла их обеденными. На Рут были два траченных молью свитера, а мужчины остались в куртках.
Агент Лемье потер руки и еле сдержался, чтобы не подуть на них. После разговора с супругами Морроу они пересекли деревенский луг в направлении самого маленького домика, какой доводилось видеть агенту Лемье. Это была не более чем хижина с двумя окнами на первом этаже и одним – на втором. Белая краска отслаивалась, один из светильников на крыльце не горел.
Дверь открылась, словно ее выбили тараном. Хозяйка стояла в дверях, высокая и неряшливая, и все у нее было тощим. Ее тело, руки, губы и юмор. Они прошли по темному коридору, освещенному слабой лампочкой, и Лемье несколько раз споткнулся о стопки книг.
– Я смотрю, в Квебекскую полицию теперь принимают убогих, – сказала Рут, указуя на него тростью. – И все же этот лучше, чем та, что вы приводили в прошлый раз. Как ее звали? А, не важно. Полная катастрофа. Ужасная грубиянка. Садитесь, если уж нужно, только не устраивайтесь слишком удобно.
Лемье снова потер руки, потом вытащил авторучку и принялся записывать.
– Я слышал, про Си-Си де Пуатье говорят как про грубую и эгоистичную женщину, – начал Гамаш, удивляясь, что его дыхание не превращается в облачко пара.
– И что?
– Не очень хорошая характеристика.
– Да и она сама была не ахти как хороша. Но и не так уж плоха. Нет, в самом деле, – старая поэтесса отхлебнула вина и поставила стакан на круглый пластмассовый стол, – поди найди кого-нибудь не жестокого и не эгоистичного.