— С какой стати я должен тебе отвечать? — выплюнул мой хранитель.
— Ладно, — отошел немного, — считай, что это был риторический вопрос.
Когда Азаель направился ко мне, Мэтт испуганно крикнул ему:
— Не смей трогать Келин, слышишь?
— Постараюсь, — и его лицо, нет, морда, озарилась кровожадной улыбкой. Мне стало действительно страшно. — Мэттью, ты ей сам расскажешь, почему не можешь ее освободить, ударить меня, или же… я расскажу? — глаза он устремил на пылающего гневом ангела. Не получив ответа, демон вновь открыл рот, уже взглянув на меня: — Отлично. Значит я.
Я громко вдохнула, наблюдая за приземляющимся подле меня на корточки черноглазым. Положив локти на колени, он издал измученный звук, словно его кто-то заставил тут сесть и объяснить, какого черту здесь творится. Осматривая Азаеля, я испытывала безграничное отвращение, злость, ненависть. Я хотела вцепиться в него, разорвать в клочья, ибо просто воткнуть серебряный нож в сердце. Жажда месть переполняла меня, заставляла без конца скрипеть зубами и мечтать о том, как бы поскорее покончить с самой бесчеловечной тварью на этой земле.
— Мэтт не может меня убить, потому что если он это сделает, ты умрешь.
Собрав брови в кучу, я с негодованием осмотрела ангела и демона. Что Азаель имел в виду? Если Мэтт грохнет его, то тот каким-то образом оживет, после покончит со мной? Бред. Полнейший причем. К тому же, зачем подобная сложность? К примеру, Мэтт убьет Азаеля, а дружки того начнут «охотиться» на меня, дабы отомстить. Где логика? Причем тут буду я? Стараюсь вообще не брать во внимание вариант про «чудесное оживление»…
Иногда я понимаю, что мыслю не совсем обычно. Ну… точнее быть, не рационально. В принципе, это нормально, но только для меня – девушке с больной фантазией и небольшим складом ума.
— В смысле? — спросила я, разглядывая Азаеля.
— Тебе твой парень (или кто он там) рассказывал о сделке, ведь так? — увидев мой неуверенный кивок, демон прошипел: — Отлично. Вот, в чем суть, Всевидящая: я выполнил все свои условия сделки, а Мэттью… почти. Я должен забрать его душу, если ты помнишь. Скажу короче – убить меня он не посмеет. А если осмелится, то все, что «дал» ему я, когда мы заключали сделку, пропадет, — Азаель смачно ухмыльнулся. — Точнее, ты умрешь. Врубилась? Он, — указал пальцем на сдерживающего гнев ангела, — любит тебя, причем сильно, следовательно, не может меня грохнуть. Да что тут грохнуть?! Твой бескрылый ангелочек даже причинить мелкую боль мне не в силах, так как боится. Боится, что этим самым каким-то образом убьет меня, и ты отправишься на тот свет.