Капитан горестно махнул рукой, но допивать коньяк пока не стал. Видно, не все слова выговорились. Что-то копошилось еще там, на дне широкой капитанской души. Помолчав секунду-другую, оратор прислушался к себе, видимо отыскивая эти самые глубоко спрятанные слова, и наконец закончил:
- Нет, вернуть, конечно, ничего не вернешь. Это как паста из тюбика. Выдавить легко, а обратно - все, звездец... Только знаешь, Женя, если святые отцы не врут... Если и вправду наши желания оттуда - сюда для исполнения перекинутся... Если мы и вправду хоть один шанс добавить сможем на то, чтобы все это мирское говно, что у нас кверху всплыло - обратно вниз удавить... Чтобы не бандиты правили миром... Ты мне верь - ничего не пожалею. А уж жизни-то точно. Придется - зубами грызть буду. А они у меня еще крепкие. Кариесом сроду не страдал. Вот так-то...
Взгляд серо-голубых, абсолютно трезвых глаз поднялся от стакана, и Капитан требовательно уставился прямо в лицо собеседнику. Похоже, сейчас решалось все. Кто отправится завтра в неведомое. Сплоченная, пусть и всего лишь из двух человек, команда? Или пара случайно познакомившихся граждан?
Господин Гольдберг молча поднял стакан, отсалютовал собеседнику, отогнал мгновенно промелькнувшие в голове полдюжины способов отшутиться, пара из которых была очень даже ничего! Затем толстые семитские губы чуть приоткрылись и выдохнули единственно верное:
- Ладно, партнер, сработаемся
***
Риальто, Венеция, Площадь св. Марка
21 октября 1198 г.
Грозовые тучи, пришедшие с южных склонов Альпийских гор, как будто ватным одеялом накрыли Лагуну. Низко висящее темное марево, ворочаясь, клубясь и взрываясь, отгородило центральный архипелаг от побережья, от моря, от осеннего солнца, садящегося в это время куда-то в сторону Падуи.
Разразившаяся буря ничем не напоминала те легкие средиземноморские грозы, что за пятнадцать-двадцать минут выплескивают свой гнев и тут же уносятся неизвестно куда. Оставляя после себя лишь омытый дождем, прозрачнейший воздух и солнечные блики на поверхности воды.
Сегодняшняя гроза бушевала долго и тяжело, сотрясая землю близкими раскатами грома. Площадь Святого Марка опустела. Стража Дворца дожей попряталась от разъяренной стихии в караульное помещение. Даже неизменных соглядатаев мессера Сельвио, и то нигде не было видно.
Однако Никколо не боялся грозы. Нет, не боялся! В конце концов, ему уже двенадцать, и он вполне взрослый. И что с того, что из-за худобы и маленького роста никто не дает ему больше девяти? Подумаешь, пусть только попробуют...!