Генрих видел безумие в своем сыне и в разрушительности его глупой прозы. Несмотря на недостаточное благосостояние семьи, семья Маркс давала Карлу 700 талеров в год. Генриху спрашивал, почему это было необходимо, если даже сыновья богатых семей живут на 500 талеров? Генрих спрашивал, что сделал Карл, кроме того, что он в один день построил, а на следующий день разрушил, даже свои собственные работы, не поглощая и не используя при этом идеи других. «В конце болеет тело, и разум приходит в расстройство». Не достигнуто ничего осязаемого, «в то время как обычные маленькие люди» продолжают двигаться к более достойной жизни. После всего этого Генрих уверил Карла, что вышлет ему 160 талеров, и что он надеется, что сын посетит его на Пасху. В 1838 году Генрих Маркс умер. В феврале, уже болея, он написал Карлу, и уверил его в том, что все еще любит его. Он умер три месяца спустя. Карл так и не поехал к нему на Пасху.
Прочное беспокойство Генриха, что Карл не мог бы стать хорошим мужем или отцом из-за глубоких недостатков своего характера, оказалось правильным. Прусский полицейский шпион описал Маркса как грязного алкоголика, и его брак и статус отца семейства никак не изменили в нем те же самые черты, которые его родители замечали в отношении выпивки и небрежного отношения к гигиене в его студенческие годы:
«Он редко моется, чистится и меняет свое белье, и ему нравится напиваться. Хотя он часто очень долго пребывает в праздности, он может с неустанной выносливостью работать день и ночь, когда ему необходимо сделать большую работу. У него нет постоянных часов, когда он ложится спать и когда просыпается. Он часто не ложится спать всю ночь, а затем полностью одетый ложится в полдень на диване и спит до вечера, не беспокоясь ни о чем на свете».
Недостаточная личная гигиена
Условия домашнего хозяйства Маркса были столь же грязными. Пока Маркс был поглощен только самим собой, его жена, дети и горничная пребывали в деградации. Несмотря на плохое здоровье его семьи и депрессии его жены Маркс оставался «не беспокоящимся ни о чем на свете», пока его дорогие вкусы на сигары и вино и требования оплаты счетов от владельцев лавок не возвращали его к действительности достаточно долго для него, чтобы он мог напыщенно разглагольствовать Энгельсу против тех, кто пытался вести скромную жизнь. Уин описывает жилье Маркса как квартиру с двумя комнатами, где вся мебель и оснащение были сломаны и порваны, «с полудюймом пыли поверх всего».
«В середине передней гостиной, выходящей на Дин-Стрит, был большой стол, покрытый клеенкой, на которой лежат рукописи Маркса, книги и газеты, так же как детские игрушки, тряпки и лоскутки из корзины для шитья его жены, несколько чашек со сломанными ободками, ножи, вилки, лампы, чернильница, стаканы, голландские керамические трубки и толстый слой табачного пепла. Даже найти что-то, чтобы сесть, было чревато опасностью. «Этот стул только с тремя ногами, на другом стуле, на котором дети играли в поваров, - у этого стула, оказывается, есть четыре ноги», сообщал один гость. «Этот стул предлагают посетителю, но остатки детской кулинарии не были вытерты; и если вы садитесь, то рискуете парой брюк».