Любовные письма великих людей. Мужчины (Авторов) - страница 47

Дорогая моя Элиза,

боюсь, ты решишь, что мой ответ на твое такое сердечное и прелестное письмо был слишком поверхностным и легкомысленным. Но я писал его, когда вокруг было полно людей, болтавших и отвлекавших меня. А теперь я снова и снова – десятки раз – перечитываю твое письмо, гораздо чаще, чем в том хотелось бы признаться. Я проснулся среди ночи и сразу же зажег свечу, чтобы прочесть его еще несколько раз. Даже не думал, что письмо может доставить такое удовольствие; мне казалось это невозможным. Полагаю, что тебе теперь не нужно делать усилие над собой, чтобы написать мне – по крайней мере, твое письмо читается так, как будто оно писалось без малейшего усилия. К тому же ты пишешь о вещах, которые тебе, с твоей глубокой и сдержанной натурой, трудно, должно быть, доверять бумаге. Я хочу быть достойным твоей любви – мой разум (или воображение?) склонен верить тебе, когда ты шепчешь, что я достоин ее. Но как сказал кто-то из героев мисс Остин, «мне кажется, ты слишком хороша для меня»; иногда я ощущаю то же самое. Тебя не должно это удивлять, ведь я рассказывал тебе о той дикой, испепеляющей душевной боли, которую я испытывал и временами еще испытываю, несмотря на некоторое умиротворение.

Я хочу, чтобы моя любовь к тебе приносила мне меньше страдания. Однако даже в худшие минуты меня охватывало бурное, восхитительное волнение, которое я не променяю на целый мир. Сначала мне просто нравилось приезжать в Клавертон, видеться с тобой, разговаривать. Потом, после того вечера в консерватории, чувства стали слишком острыми, ранящими, напряжение души слишком сильным. Так продолжалось до тех пор, пока я не узнал, что любим, и это принесло мне наивысшее счастье, которое я когда-либо знал. Моей натуре присуща поверхностная веселость, но она перестала приносить мне удовлетворение, и каким-то образом жизнь еще до помолвки стала приятней и спокойней. Размолвки и споры утратили свое значение, литература обрела новую ценность, потому что тебе нравилось то, что я пишу, и все вокруг засияло. И все же последние несколько раз я приезжал в Клавертон с ощущением, что это сияние должно привести меня к логическому концу: я должен вспыхнуть и выпалить тебе все, что чувствую, а ты будешь спокойна, добра, тактична и откажешь мне, и я больше никогда тебя не увижу. У меня было свое видение всего происходящего. Поскольку все случилось не так, как я опасался, кажется эгоистичным (так оно, конечно, и есть) рассказывать тебе о моих страхах. Но я не уверен, что эгоизм вредит моим письмам: ведь если я пишу тебе, я