«Теперь ты принадлежишь им».
Я швыряю шампунь о стену. Бью кулаком по кафелю снова и снова, пока не лопается кожа на костяшках пальцев. Моя злость больше, чем сумма всех моих потерь.
Вош ждет меня в комнате через две двери от душевой. Клэр перевязывает мне руку и уходит, и мы остаемся один на один.
– Ну и чего ты достигла? – спрашивает он.
– Мне надо было кое-что себе доказать.
– Что боль – единственное доказательство жизни?
Качаю головой:
– Я знаю, что жива.
Он глубокомысленно кивает и говорит:
– Хочешь ее увидеть?
– Чашка мертва.
– Почему ты так думаешь?
– Нет смысла оставлять ее в живых.
– Это верно, если исходить из предположения, что единственная причина сохранить ей жизнь – это желание манипулировать тобой. Воистину нарциссизм – диагноз молодых!
Он нажимает кнопку на стене. С потолка опускается экран.
– Вы не заставите меня вам помогать.
Пытаюсь подавить панику и начинаю терять контроль над теми чувствами, которые никогда в контроле не нуждались.
Вош протягивает ко мне руку. У него на ладони что-то похожее на большую желеобразную капсулу ярко-зеленого цвета. С одного конца к ней прикреплен провод толщиной с волосок.
– Это послание.
Свет в комнате приглушают. Вспыхивает экран. Камера парит над полем убитой морозами пшеницы. Вдалеке виднеются фермерский дом, парочка надворных строений и ржавая силосная башня. Маленькая фигурка, спотыкаясь, выходит из небольшой рощицы и на нетвердых ногах шагает сквозь сухие поломанные стебли к дому.
– А это посланец.
С такой высоты мне не разглядеть, мальчик это или девочка, ясно только, что это маленький ребенок. Такой как Наггетс? Или помоложе?
– Центральный Канзас, – звучит голос Воша. – Вчера, приблизительно в час дня.
На крыльце дома появляется еще одна фигура. Спустя минуту выходит кто-то еще. Ребенок бежит в их сторону.
– Это не Чашка, – шепотом говорю я.
– Нет, не она.
Ребенок продирается сквозь ломкие колосья к взрослым. У одного из них винтовка. Все происходит без звука, и от этого почему-то становится жутко.
– Древний инстинкт гласит: во времена, когда твоя жизнь подвергается опасности, остерегайся чужаков. Не доверяй никому, кроме своих близких.
Я напрягаюсь. Я знаю, чем это заканчивается. Я через это прошла. Человек с винтовкой – это я. А ребенок, который к нему бежит, – Чашка.
Ребенок падает. Поднимается. Бежит. Снова падает.
– Но существует другой инстинкт, он древнее самой жизни, человек практически не в состоянии его в себе подавить. Защити младшего любой ценой. Сбереги будущее.
Малыш выбегает из пшеницы во двор и опять спотыкается. Тот, у которого винтовка, держит ребенка на мушке, но его товарищ бросается к нему и поднимает с промерзшей земли. Вооруженный встает у него на пути и не пускает к дому. Картинка зависает на несколько секунд.