– Ты молишься? – спросил как-то Бритва, складывая доску и фигуры в коробку после изнурительного вечера, проведенного за игрой в шахбол.
Я отрицательно покачала головой:
– А ты?
– Еще как. – И кивает. – В окопах атеистов нет.
– Мой отец был.
– В окопах?
– Атеистом.
– Я знаю, Рингер.
– Откуда ты мог узнать, что мой отец был атеистом?
– Я и не знал.
– Тогда почему спросил, был ли он в окопах?
– Я не спрашивал. Черт, это была… – Бритва улыбнулся. – А, понял. Я знаю, что ты делаешь. Меня цепляет вопрос: почему? Ты вот не пытаешься быть смешной, но пытаешься доказать свое превосходство. Или думаешь, что ты выше всех. Но это не так. Ты и не смешная, и не выше всех. Почему не молишься?
– Не хочу ставить Бога в неловкое положение.
Бритва взял королеву и всмотрелся в ее лицо:
– Ты когда-нибудь к ней приглядывалась? Просто страшная сука.
– А мне кажется, что она величественная.
– Похожа на мою учительницу в третьем классе. Мужиковатая баба.
– Что?
– Ну, знаешь, больше на мужчину похожа, чем на женщину.
– Она просто свирепая. Королева-воительница.
– Моя учительница? – Он внимательно смотрел на меня и все ждал, ждал моей реакции. – Извини, попытался пошутить. – Бритва убрал фигуру в коробку. – Моя бабушка ходила в молитвенный кружок. Знаешь, что это такое?
– Да.
– Правда? А я думал, ты атеистка.
– Мой отец был атеистом. И почему атеист не может знать, что такое молитвенный кружок? Религиозные люди представляют себе, что такое эволюция.
– Я все понял, – задумчиво сказал он, не переставая пялить на меня темные глаза. – Тебе было лет пять-шесть, когда кто-то из родственников назвал тебя серьезной девочкой. Он сказал это в форме похвалы, и ты решила, что быть серьезной хорошо, серьезные девочки привлекательные.
Я попыталась вернуть Бритву к сути рассказа:
– И что случилось в том молитвенном кружке?
– Ха! Так ты не знаешь, что это такое?
Он поставил коробку на кровать и придвинулся ближе ко мне. Теперь его зад касался моего бедра. Я отодвинула ногу. Постаралась незаметно.
– Я расскажу тебе, что случилось. У моей бабушки заболела собака. Такая тонконожка карманная, они еще всех кусают; она и прожила свои двадцать пять, кусаясь напропалую. Вот бабушка и просила Бога спасти эту дрянную шавку, чтобы та могла покусать еще больше людей. Половина старушек в ее группе согласилась с этим, вторая половина была против. Не знаю почему. Я хочу сказать, Бог, который не любит собачек, не может быть Богом… В общем, у них началась дискуссия по поводу напрасных молитв, которая перетекла в спор на тему «Может ли молитва быть напрасной», который перешел в еще более яростный спор на тему холокоста. Вот так за пять минут они перескочили со злобной старой карманной собачки на холокост.