И Елена подумала, что сейчас настало самое время спасти Константина от верного плена. Надо лишь разбудить его и убедить покинуть медлительный дромон и уйти на лёгкой памфиле от опасных берегов в открытое море. Беспокойство Елены переросло в жажду действия. Была уже вторая половина ночи, когда она встала с ложа, надела одежду воина и вышла из своей каюты. В темноте она добралась до соседней каюты, где спал император, и наткнулась на верного стража, евнуха Гонгилу. Он видел в темноте, словно ночной зверь, и, положив большущую лапу на плечо Елены, спросил:
- Что тебе нужно, дочь Лакапина?
- Гонгила, я боюсь за Багрянородного. Его надо спасать.
- Спасибо, благородная. Но кого ему бояться?
- Предчувствие меня томит, болгарские пираты вот-вот нападут.
Сон у Константина был чуткий, он услышал разговор, узнал голос Елены, встал, оделся и вышел.
- Ночь душная, и мне не спится, - сказал Константин. - О чём у вас речь? Идёте на палубу, там прохладнее.
Багрянородный был спокоен, и Елена не стала изливать свою боль. На палубе было тесно. Одни воины спали прямо на досках, другие застыли у бортов. Выходило, что ночь была тревожной не только для Елены, но и для бывалых русских ратников. Многие из них помнили о коварстве болгар по сражению на реке Ахелое и теперь считали, что хитрые болгарские воеводы вновь придумают какую-нибудь охотничью уловку и обведут молодого императора. Гонгила, ведя Елену и Константина к свободному месту, заметил, как бы соглашаясь с дочерью Лакапина:
- Да, сегодня и впрямь беспокойная ночь.
Но на море, кроме всплесков воды под ударами весел, никаких других звуков не было. Стоял полный штиль, море не колыхалось. Воздух застыл в покое, небо было чистое - ни облачка, крупные звезды купались в морской глади. Судя по Полярной звезде, дромоны шли строго на запад. Елена и Константин застыли у борта и, всматриваясь в ночную тьму, молчали. Гонгила высился позади них, держа левую руку на рукояти меча. Гребцы трудились дружно, и дромон шёл хорошим ходом.
Вскоре за спинами путешественников прорезалась на горизонте бледная полоска утренней зари. Постепенно она розовела, поднималась над морем, ширилась, и наступил рассвет. Но влажная, душная ночь оставила свои следы: над поверхностью моря поднялся туман, за ним исчезли морские дали. Всем на глаза будто упала пелена, не было видно даже ладей русов. А когда первые лучи солнца пронзили туман, то справа по борту все увидели, что на русские ладьи надвигается армада более мелких, чем они, судёнышек. И стало очевидно, что это приближаются болгары. Они обкладывали «добычу», как муравьи. Из туманной дымки их выплывало всё больше и больше. Вот они уже начали пускать стрелы, но русским воинам за бортами ладей стрелы были не страшны. Воевода Посвист повёл свои суда на вражеские клином. Следом за ладьями пошли греческие памфилы, на которых приготовились к схватке с врагом воины Никанора. Стрелы полетели с той и с другой стороны. Болгары стремились прорваться к дромонам, и стал ясен их замысел: они охотились за императором и поступили тонко. Около двадцати их судов возникли из белёсой дымки с левой стороны по курсу дромонов. Вот они рядом, с них летят не только стрелы, но и железные «кошки»-трезубцы на прочных верёвках. Ими болгары цеплялись за борта и пытались подняться на палубу императорского дромона. Наконец нескольким воинам удалось взять борт приступом, и на судне появились десятка три морских разбойников. И среди болгар были печенеги и хазары. Зазвенели мечи, завязалась схватка. Впереди болгар дрался богатырь, крушивший всё на своём пути. И он был близок к цели, к каютам, где спрятались Багрянородный и Елена. Но навстречу болгарскому богатырю выбежал тысяцкий Никанор. Он возник на месте павшего руса и скрестил свой меч с мечом болгарина. Перед Никанором был воевода Миколов, богатырь, известный не только в Болгарии, но и на Руси. Никанор, будучи юношей, видел его. Он крикнул Миколову: