Испанская новелла Золотого века (Лопе де Вега, Сервантес Сааведра) - страница 19
Когда же статую перевернули, прочли следующее: «Благодарствую, а то весь бок отлежала».
Как-то в бытность свою в Саламанке в тридцатом году маэстро Кастилья, францисканский монах в один из дней великого поста проповедовал в монастыре Святого Духа, порицая легкомыслие и распущенность молодых дворян, среди которых был тут же и дон Дьего де Асеведо; и так как, произнося свои осуждающие речи, маэстро чуть ли не пальцем указывал на дона Дьего, тот не выдержал, вскочил с места и, намотав плащ на левую руку, правой выхватил шпагу и стал лихо размахивать ею, словно отражая словесные выпады проповедника. А поскольку происходило это при великом стечении народа, то и смеху было много, особенно же потому, что маэстро, ни на миг не потеряв нити своих рассуждений, продолжал проповедовать, словно ничего не замечая. Я же, клянусь, видел все это propiis oculis[4].
Попечитель королевского приюта под Бургосом тягался в суде с алькальдом Эррерой. Один из свидетелей, поклявшись под присягой говорить только правду, дал показания; когда же его спросили, не хотел бы он что добавить, ответил:
— Хотел бы, да попечитель не велел.
Во Флоренции восстала чернь и, изгнав из города знатных людей, стала править. Главным выбрали некоего скорняка. Один дворянин спросил его:
— Как же ты будешь править?
— Да так же, как вы, — только навыворот. — отвечал скорняк.
Дону Алонсо де Кастилья, епископу Калаорры, пришло однажды письмо, на котором значилось: «Препохабному сеньору епископу Калаорры, владыке Содома и Гоморры, а также святому отцу детей Родриго из Баэсы».
Некто, желая пить, сказал слуге:
— Слуга, вина.
Слуга, о котором поговаривали, что он крещеный мавр, ответил:
— Никак не пойму, в чем вы меня вините.
Герцог дель Инфантадо, расхваливая преимущества старости, сказал как-то доктору Фабрисьо:
— Теперь я больше вижу, обо мне больше пекутся и к моим словам больше прислушиваются.
И действительно: в глазах у него двоилось, близкие постоянно его допекали его немощами, и говорил он так, что еле можно было расслышать.
Когда после восстания император[5] второй раз приехал в Кастилию, все считали его человеком не очень далеким; и однажды Антон дель Рио, житель Сории, предстал перед его величеством, умоляя вспомнить его заслуги, так как в свое время он ссудил императорской казне немало денег; на что император отвечал:
— Вы поступили весьма хорошо, ибо, поступи вы иначе, вы дорого бы мне заплатили.
В ту же пору на аудиенцию к императору явилась жена Кинтанильи и стала умолять, чтобы его величество соизволил простить ее мужа (каковой скрывался, так как был замешан в восстании), говоря, что она служила придворной дамой при королеве донье Исабели и что муж ее тоже состоял в свите; так что, поскольку они оба состояли на службе его величества, то она тем более умоляет, чтобы его величество соизволил простить ее мужа. Выслушав ее, император ответил: