Мартын Иванович решил, что беседа с дедком Федулом поможет им избрать верное направление поисков, и они отправились в больницу. Она располагалась на окраине города, на холме, откуда можно было увидеть слегка возвышавшиеся над лесом собранные в заповедник деревянного зодчества темные церквушки и замершие ветряные мельницы. У ворот они столкнулись с Членовым, мрачно размышляющим о судьбе вождя, которого он счел своим долгом, едва прослышал о постигшем его несчастье, незамедлительно посетить.
Не дожидаясь оговоренных администрацией больницы часов посещений, он с утра пораньше прибежал к Леониду Егоровичу. Его пропустили, может быть, не только из доброжелательного отношения ко всяким известным людям, но и по тайному желанию проверить на живом и здоровом человеке возможность пребывания в той газовой камере, в которую превратился бокс. Из-за непостижимости болезни вождей на больничные корпуса словно лег какой-то серый, с оттенком под сажу, смеющийся недобрым смехом налет. К дверям бокса Членова провожали санитары, сестрички и даже кое-кто из врачей. На их физиономиях, создавая глубокие трещины, змеились любопытные и коварные усмешки. Членова втолкнули внутрь и сразу захлопнули за ним дверь. Еще быстрее он понял, что очутился в западне.
В нос ему ударила невыносимая вонь разложения, падали. Такое впечатление, будто черные листья густо закружились в голове и происходит это в непроглядных недрах земли. Членов содрогнулся. На близко составленных койках возвышались две горы едва стянутого бледной кожей, почти обнаженного мяса, а между койками плоскими обитателями океанского дна шевелились две тощие руки, отыскивая друг друга то ли для рукопожатия, то ли для ожесточенной борьбы естественного отбора. Членову пришлось попутешествовать между этими вздыхающими горами, прежде чем он обнаружил отличительные признаки своего вождя. На подушке покоилась относительно маленькая и совершенно бессмысленная лисья голова Леонида Егоровича.
Головокружение, вызванное вонью, вылилось в гнев, Членов всплеснул руками и закричал:
- Непотребство! О, какое непотребство!
Он умолк и склонился на кроватью, над своим вождем, однако он напрасно ожидал отклика, только эхо его собственного голоса долго носилось по боксу.
- Это он, Мягкотелов, всегда внушал отвращение, от него тошнило, достаточно было взглянуть на его брюхо, но вы, вы, Леонид Егорович! распекал Членов. - Что это? Как вы могли? Вы же ученый! Образованный человек, у вас заслуги, ваши тезисы публиковались... Помните, вас целовали доярки? Вас и не видно было между их грудями! Нам не стыдно было показывать вас народу, вы были примером выдержанности... мы могли говорить: посмотрите на него, люди, вас обобрали и вы вынуждены потуже затянуть пояса, но и он, ваш вождь, сделал то же самое! Он недоедает, как и вы, он с вами за столом, где приходится подбирать каждую крошку! Так мы кричали. А что прикажете кричать теперь? Какой лозунг выдвинуть? Что нам говорить народу? За каким же это столом вы так напировались, голубчик, что раздобрели как свинья?