Я опустился на стул, и стал не спеша продолжать трапезу. А тут и Красавчик притопал незаметно, я лишь почувствовал, что кто-то рядом. Посадил его на стол, и стал неторопливо кормить, давая старосте, немножко времени прийти в себя.
Наконец староста оправился, и начал рассказывать. Это, конечно же, была контрабанда. Герцоц Велемир Бешеный, номинальный правитель Окраины и фактически удерживавший лишь столицу — Северный Коготь, был отличнейшим воином. Отсюда и было его прозвище. На его беду, управленцем и дипломатом он был никудышным. Очень скоро многие вассалы отвернулись от него, и начали готовиться если не к восстанию, то к крайне тяжёлым временам. Они давали заказы на оружие, алхимические эликсиры скупали припасы продовольствия. Их деревеньки были в очень хорошем месте. Защищены холмами, река рядом, много что могут производить сами. И они счастливо нашли друг друга. На западе, возле гор, речушки иногда приносили золото. Там же добывали и камни. Северный зверь ценился за пушнину. В болотах, хоть и были разные твари, для алхимиков это было самое то. Возле Северного Океана, куча рыбы. А народ боевой, своенравный. Земель пахотных только мало. Вот они и торговали. Сыновья Петра Ивановича, и ещё несколько из других деревень, плавали к Заброшенному острову. Скрытое, небольшое логово, где можно торговать не опасаясь. Так они и жили, и потихоньку богатели. На защиту не скупились, людей потихоньку к себе звали. Оказывается, я не знал, что в других деревнях было больше охраны, их просто очень хорошо прятали. Всё-таки, лазутчики Велемира искали тех, кто помогал его вассалам, кто-то из его окружения всё-таки умел думать, считать и сопоставлять факты. Ведь вокруг Когтя и были основные пахотные земли.
Он замолчал. Я же думал, пряча это за кормёжкой питомца, либо закидывая кусочек себе в рот.
— А сами вы, что за народ? — спросил я, решив его добить окончательно.
— В смысле? Не понял я тебя, Змей, — устало сказал хозяин трактира.
— Да вот, Триединого упоминаете, да без пиетета должного, — усмехнулся я. — И церквушки нету никакой, даже захудалой. Тем более, монахи, даже самые плохие, и лечить умеют немножко, и слово найдут для утешения.
В его глазах мелькнул ужас, но он всё-таки уже был сломан, и очень тихо сказал, скорее, прошептал:
— Еретики мы. Отлучённые… Не веруем в него…
— И как вы оказались здесь? — спросил я.
— Не могу сказать тебе этого, запрет. Запрет на нас, более не скажу, не проси. Лучше сразу убей, — зачастил он.
— Понятно, — отозвался я в ответ.
Хотя на самом деле, этот запрет нечто совсем непонятное, и боится он его больше смерти.