– В ближайшие дни всем нам, благородные шевалье, придется потрудиться, – спокойно произнес Пьер. – Я поручаю тебе, Рене, войти в доверие к благородному Этьену и выяснить его дальнейшие намерения. Тебе, Гишар, следует подобрать людей, способных держать язык за зубами.
– Они у меня есть, – кивнул шевалье де Шелон.
– А сам я займусь Боэмундом. Посмотрим, чего он стоит, этот самоуверенный варвар.
Крестоносец стоил дорого. Это благородный Пьер понял сразу же, как только увидел рослого белокурого красавца в алом пелиссоне, решительно шагающего по двору королевского замка. Под пелиссоном, подбитом соболями, на Боэмунде была надета темно-синяя котта, расшитая серебряной нитью и перехваченная поясом из золотой парчи. Из оружия при нурмане был только кривой сарацинский нож, с усыпанной драгоценными каменьями рукоятью. Меч графа Антиохийского нес юный оруженосец, облаченный в котту золотистого цвета. Благородного Боэмунда сопровождало шесть рыцарей, среди которых Пьер де Рошфор без труда опознал де Гранье. Благородный Этьен роскошью наряда мог бы поспорить с Боэмундом, что начисто опровергало слухи о его бедности. Среди светловолосых нурманов выделялся смуглолицый, стройный шевалье с насмешливыми карими глазами, который сразу же привлек внимание дам, собравшихся вокруг Констанции, дабы благодарным щебетом приветствовать героев. Если судить по розовеющим щекам дочери короля Франции, то красавец нурман произвел на нее неизгладимое впечатление. Король Филипп, сидевший в кресле посредине помоста, сооруженного по случаю прибытия дорогих гостей и хорошей для этой поры погоды, не только поднялся со своего места, но и сделал навстречу благородному Боэмунду несколько шагов. Король и граф обнялись, вызвав одобрительный шепот среди присутствующих. Многие отметили, что нурман на полголовы возвышается над далеко не малорослым Филиппом. Графа Антиохийского препроводили на помост и усадили рядом с королем. Такой чести удостоились только епископ Парижский и наследник престола. Все остальные, включая аббата Сен-Жерменского, графов Рошфора и Горланда, стояли за спиной короля. Пока что Боэмунд ни чем не оправдывал прозвище «Варвар», которым его успели наградить парижские сплетники. Наоборот, держался он с отменной любезностью. Ничем не уронив своего достоинства, он все-таки сумел выразить почтение королю. О подарках, преподнесенных благородному Филиппу, и говорить не приходилось. Если Боэмунд собирался поразить сокровищами востока разборчивых парижан, то это ему удалось в полной мере. Роскошные ткани, вывезенные из Каира, дамасские клинки, отливающие синевой, россыпь драгоценных камней на шкатулках из кости – все это было брошено к ногам короля Филиппа, а точнее передано из рук в руки его расторопным слугам. Трудно сказать, знал ли Боэмунд о готовящемся для него сюрпризе, но, с разрешения благородного Филиппа, он преподнес его дочери Констанции золотую диадему византийской работы, украшенную крупными изумрудами и сапфирами. А поклону, который граф Антиохийский отвесил своей предполагаемой невесте, позавидовал бы любой парижский щеголь. При этом Констанция и Боэмунд обменялись столь красноречивыми взглядами, что у шевалье и дам, собравшихся в этот день в королевском замке, даже сомнений не возникло в том, что дочь короля Франции встретила, наконец, своего суженого. Гарланд, знавший о намерениях своего врага относительно благородной Констанции, скосил на Рошфора смеющиеся глаза, на что Пьер ответил злобным шипением, чем отвлек внимание короля от очередного дарителя.