– Позволь, государь, передать тебе этот скромный дар от твоего преданного вассала благородного Глеба де Лузарша де Руси.
Скромный дар состоял из пятнадцати шкурок горностая, стоивших в Париже бешеных денег. Король Филипп до такой степени был потрясен щедростью Лузарша, что даже не сразу нашел нужные слова для дарителя. Впрочем, смуглолицый шевалье, человек, судя по всему, воспитанный, короля с ответом не торопил, а продолжал невозмутимо сохранять почтительную позу, которую принял в начале обращения. Правитель Франции, наконец, кивком головы ответил на поклон шевалье, после чего тот покинул помост под восхищенный шепот дам.
– А разве в Сарацинских землях водятся горностаи? – спросил Филипп у Боэмунда.
– Не видел, – честно признался Боэмунд. – Но ты ведь знаешь Лузарша, государь. Благородный Глеб способен снять шкуру даже с огнедышащего дракона, если тот случайно попадется ему на глаза.
Шутка понравилась не только Филиппу, но и шевалье его свиты, отлично знавшим, с кем они имеют дело в лице новоявленного барона де Руси. До торжественного обеда, король и граф успели прогуляться по двору рука об руку и поговорить с глазу на глаз. К сожалению, Пьеру де Рошфору, так и не удалось выяснить, что именно обсуждали Филипп и Боэмунд, но, если судить по довольным лицам хозяина и гостя, они договорились. Между делом состоялся и еще один разговор, тоже очень важный для благородного Пьера. Этьен де Гранье подошел к аббату Сен-Жерменскому и о чем-то тихо спросил его. Ответ преподобного Адама прозвучал неожиданно громко и привлек внимание благородных шевалье и дам:
– Конечно, благородный Этьен, аббатство выполнить взятые на себя обязательства, но, разумеется, только в том случае, если ты выполнишь свои.
– Я привезу деньги, – кивнул Гранье. – Семьсот пятьдесят серебряных марок, как мы и договаривались, святой отец.
Епископ Парижский резко обернулся на голос шевалье и строго глянул на смутившегося аббата:
– Я очень надеюсь, Адам, что твои расчеты с благородным Этьеном закончатся в ближайшие дни к всеобщему удовлетворению.
Из слов старого епископа, всем присутствующим, включая благородного Пьера, стало ясно, что церковь не даст в обиду крестоносца, даже если у него возникнет спор с одним из самых достойных ее представителей.
– Сочувствую, Пьер, – ухмыльнулся Гарланд, – но все права в данном случае у шевалье де Гранье.
Граф Эсташ де Гарланд был моложе благородного Пьера на пятнадцать лет, но, обладая недюжинным умом и красноречием, сумел обратить на себя внимание Филиппа, привечавшего краснобаев, и теперь все более уверенно оттеснял Рошфора от трона. Судя по тому, как Боэмунд подошел к Констанции, вопрос об их предстоящем браке был уже решен, что не без удовольствия отметил благородный Эсташ. Озабоченный Пьер оставил своего говорливого соседа и направился к Этьену де Гранье, с улыбкой отвечавшему на приветствия знакомых шевалье.